Аплодисменты и смех встретили этот новый сюрприз, приготовленный искуснейшим поваром Суллы; погоня за птицами, тщетно пытавшимися улететь из запертой наглухо залы, шум, крики и гам продолжались долго. Шум прекратил Сулла. Оторвавшись на мгновение от ласк Ювентины, он закричал:
– Эй!.. Сегодня вечером я в веселом настроении и хочу угостить себя и вас зрелищем, которое не часто можно видеть на пирушках… Слушайте… мои любимые друзья… Хотите в этой зале увидеть бой гладиаторов?
– Да, да! – закричали пятьдесят голосов, так как к этому зрелищу имели огромное пристрастие не только гости, но также цитристы и танцовщицы. Последние в восторге тоже ответили «да», не подумав, что вопрос к ним не был обращен.
– Да, да, гладиаторов!.. Гладиаторов!.. Да здравствует Сулла!.. Щедрейший Сулла!
Вскоре в зале появились десять гладиаторов. Пять из них были в одежде фракийцев, а другие пять – в одежде самнитов.
– А Спартак? – спросил Сулла Хризогона.
– Его не нашли в школе, – вероятно, он у своей сестры.
В этот момент в триклиний вошел запыхавшийся Спартак. Тяжело дыша, он приложил руку ко рту и приветствовал Суллу и его гостей.
– Я хочу оценить, Спартак, – сказал Сулла рудиарию, – твое искусство в обучении фехтованию. Сейчас мы увидим, чему научились и что знают твои ученики.
– Только два месяца, как они упражняются в фехтовании. Они еще немногое могли вынести из моего обучения.
– Увидим, увидим! – сказал Сулла.
Затем, обращаясь к гостям, он добавил:
– Я не ввожу новинки в наши обычаи, устраивая для вас бой гладиаторов во время пирушки, я только возобновляю обычай, бывший в силе два века назад у жителей Кампаньи, ваших предков, о сыны Кум, первых обитателей этой провинции.
Это утонченное варварство, эта обдуманная жестокость, эта безумная жажда крови, обнаруженная столь откровенно и с такой зверски спокойной душой, заставили клокотать от гнева сердце Спартака; он был страшно потрясен тем, что не желание большинства, а каприз одного только человека осудил десять несчастных юношей, рожденных свободными гражданами в свободных странах, драться, не питая друг к другу никакой вражды, и позорно погибнуть задолго до срока, определенного им природой.
Кроме этих общих причин негодования, одно частное обстоятельство усиливало в эту минуту гнев рудиария – именно то, что на его глазах подвергался смертельной опасности Арторикс, молодой, необыкновенно красивый галл, которого он очень любил.
Устанавливая бойцов, Спартак очень тихо спросил Арторикса:
– А почему пришел ты?
– Уже давно, – вполголоса ответил Арторикс, – мы бросили между собой кости на право идти последним навстречу смерти, и я оказался в числе проигравших. Сама судьба хочет, чтобы я был среди первых десяти гладиаторов Суллы, которые должны сражаться друг с другом.
Рудиарий ничего на это не возразил, но немного спустя обратился к Сулле:
– Позволь мне, о великодушный Сулла, послать в школу за другим гладиатором, чтобы поставить его на место этого, – и он показал на Арторикса, – который…
– А почему этот не может сражаться? – спросил экс-диктатор.
– Потому что он значительно сильнее остальных, и сторона фракийцев, на которой он должен сражаться, была бы неизмеримо сильнее другой…
– Поэтому-то ты хочешь заставить нас еще ждать?.. Пусть сражается и этот храбрец: мы не хотим больше ждать, и тем хуже для самнитов!
И среди нетерпения, охватившего всех присутствующих, Сулла сам подал сигнал к битве.
