Спаси нас, доктор Достойевски! - страница 43

В этой сцене все романтично, и если она «красивей, чем жизнь», если она мелодраматична (то есть, преувеличена), то это неважно, потому что действующие лица (да и читатель тоже) как будто заслужили такое преувеличение. Коль скоро дело начиналось с неестественности, несбалансированности транзитности, коль скоро всем нам пришлось пройти через столько испытаний, оно и должно закончиться таким образом:

«Я не знаю, в какой степени несчастливого экстаза я произносил эти слова. Горькая восторженность заполнила меня, как кровь из внутренней раны, и прорвалась наружу. На мгновенье я приник губами к ее руке, и вот как мы расстались. Но я запомнил, – и чем дальше, тем с большей уверенностью помнил, – что в то время как Эстелла смотрела мне вслед с непонимающим изумлением, мисс Хэвишем, по-прежнему держась за сердце, была бледна, как привидение, и в ее взгляде были невыразимые раскаяние и жалость».

Да, несчастливый экстаз… Впрочем, даже если бы и счастливый, что с того… Экстаз сам по себе, как результат (награда) за уход от человеческой недвижной гармонии вслед за «большими ожиданиями», за испытание транзитностью, которая на самом деле (тут «Большие надежды» порывают с романтикой) более не отпустит тебя до самого твоего последнего дня. Могут ли узнать когда-либо такой надрывный экстаз Джо и Бидди? Никогда! Вот где пролегает истинная граница между ними и Пипом. Конечно же, это «христианский экстаз», потому что Пип ведь в этой сцене так благороден, так благороден, что и выразить невозможно. Пип торжествует над мисс Хэвишем… то есть что я говорю, надо сказать: ценой своего благородного страдания он дает ей урок, и она – о, торжество! – раскаивается. Я раньше сказал, что герои у Диккенса делятся на жизненных и выдуманных; добавлю, что это соответствует делению, которое традиционно в английском театре (и позже в голливудском кино): роли делятся на «лидирующие» и «характерные». Тут отзвук того же самого: «характерные» значит «в чьем-то характере», значит, что-то характерно знакомое из жизни. Но «лидирующие» дело другое, тут упор на идею и страсть. В приведенной сцене не хватает только Магвича, тогда бы все герои страстей и идей были на месте, поскольку каждый из этих четырех страстно одержим собственной идеей. Пип – стать джентльменом, мисс Хэвишем – отомстить мужскому роду, Магвич – сделать из «его мальчика» джентльмена, а Эстелла… Что ж, Эстелла и вправду ничем не одержима за исключением того, что одержима отсутствием страстей (уж ее-то характерной не назовешь, она самая искусственная и выдуманная их всех них). Какая же есть несправедливость в христианской цивилизации, если Джо и Бидди не могут получить в ней лидирующие роли? Или же слово «несправедливость» следует заменить каким-то другим словом? Которое я не могу найти и никогда не найду, потому что оно слишком близко моему сердцу, потому что слишком я заварен на этой цивилизации?..

…Из сегодняшнего житья-бытья. За стеной умер сосед Джон Мэтьюз. Поминки. Он был румын, то есть звали Ионом (или Ионой? А дома уменьшительно Нелу). Мы познакомились, как только они с женой поселились в этом доме. Тут было чувство определенной близости и симпатии: он был коммунист, работал в Москве в Сэве, но «разочаровался» (то есть психанул на весь тот мир), и они бежали – не шутка! Чувство симпатии к обоим, хотя на самом деле мы люди разные (он, его жена – бывшая номенклатура, она закончила ВГИК, кинооператор, вкус чудовищный). И они, и я