Муж останавливается в дверном проёме.
Я собираюсь уйти, но он преграждает путь.
— Куда собралась?
— В душ.
Хочу смыть с себя мерзость этого дня и лечь спать. Может быть, волшебный эффект измены продлится до утра, и я смогу заставить себя встать с постели. Смогу сбежать.
Дамир вновь хватает меня за локоть. Уже, правда, не стискивает так сильно, так больно, что хочет выть. Просто неприятно от его прикосновений. Хочется, чтобы он эти пальцы себе в одно место засунул.
Муж тащит меня в ванную комнату, заставляет сесть на крышку унитаза, защёлкивает замок.
— Что ты делаешь? — голос звучит слабо и тихо, но он улавливает.
Правда, вместо ответа произносит только:
— Раздевайся.
В этот момент особенно сильной болью взрывается голова. На миг всю комнату заливает красным, словно кровью.
Но я привыкла не раздражать его своими проблемами. И даже не поморщилась.
Только тупо смотрю на него, хлопая ресницами.
Пытаюсь понять, что происходит.
Дамир ударяет кулаком по стиральной машинке, падает и разбивается глиняный кувшин с морской солью. Мы его купили в отпуске в Греции.
Я вздрагиваю.
Ладонь мужа оказывается на шее.
Я перестаю дышать.
8. Глава 8. Оксана
На миг Дамир стискивает пальцы. Стискивает пальцы на моей шее. Я запрокидываю голову, чтобы взглянуть в его полные ненависти глаза. Боль, боль, боль дробит зрение, дробит на множество острых осколков даже само осознание происходящего.
Он… убивает меня?
По красным губам расплывается слабая улыбка. Бессмысленная и жестокая.
Муж ослабляет хватку, проводит большим пальцем по пульсирующей венке, склоняется ко мне, чтобы усмехнуться в лицо. Он так близко, словно старается понять меня. Но как бы ни старался, ему не услышать этот гонг, этот раздирающий реальность со смерти Сая «дин-дин-дон», не понять, что я чувствую.
Не потому, что я больна, а он нет.
Потому что у меня душа есть, а у него — нет.
— То пожалеешь, — наконец, выдыхает Дамир.
Он ничего не объясняет. Я не стремлюсь ничего понять. Мне всё равно. Что он там думает, что собирается делать. Этот человек мёртв в моих глазах.
Только жаль, что сам понять этого не может. Не может убраться из моей жизни. Поступить, как делают все мертвецы. Как в конце концов сделал наш сын… Только вот этого я никогда не хотела. Это… несправедливо.
Только мысль о нашем мальчике заставляет чувствовать что-то кроме боли и холодной иронии. Вновь слёзы текут по щекам. Муж не обращает на это внимание. Он начинает меня раздевать. Неужели прикосновения этих пальцев были когда-то приятны телу? Это бред, Оксан, это какой-то сюр…
— Неужели я тебя когда-то любила… — рандомная фраза вырывается из потока сознания. Выпадает изо рта. Я могла сказать что угодно, мыслей у меня сейчас хоть отбавляй. Но Дамир слышит именно эту. И она ему явно не нравится.
— Ты любишь меня, — произносит с нажимом. — Ты всегда будешь любить меня.
Меня разбирает смех. Дамир хватает за плечи, встряхивает, заставляет подняться, чтобы было удобнее лишать меня одежды. Я оказываюсь напротив зеркала. И смеюсь, наблюдая за мужем в отражении зеркальной глади.
— Ты себя в этом попробуй убедить. По-прежнему себя любишь? Уважаешь? Сложно, наверное, любить такую тварь… Расскажи. Потому что я не знаю.
Он мотает головой. Платье с колготками, трусами и бюстгальтером летит в бельевую корзину. Колготки своими резкими движениями к чертям порвал, нужно было сразу выбросить в мусор. Усмехаюсь собственным мыслям. Как будто кому-то из нас действительно есть дело до этого. Мы в браке шесть лет. Этой фразой можно было бы и закончить комментировать происходящее. Сотни раз видели друг друга в разных обличиях и не всегда в контексте секса. Меня ничего не смущает, кроме мысли о том, что муж спятил на почве происходящего.
