Однако объяснить, почему девушка недомогает, Каффер не мог.
– Может быть, тело реагирует так на энергетическое изменение в себе и нужно просто подождать, когда оно привыкнет? – предположил он.
Маша в ответ только пожала плечами: если не знает он, то ей тем более неведомо.
К плохому самочувствию добавлялось то, что путь до родового имения был долог, а карета, как и её одежда, комфортом не отличалась. Маша, к своему стыду, несколько раз падала в обморок, и им приходилось останавливаться, чтобы дать ей передохнуть и прийти в себя.
Отец Мари, граф Энтони Бодо, встревоженный известием о трагедии в столице и задержкой прибытия дочери, выслал им навстречу отряд воинов. И Маша, стиснув зубы, приказала себе держаться из последних сил, а кучеру велела гнать лошадей без остановки до самого имения.
Едва сойдя с подножки кареты, Маша попросила служанку отвести её в покои Мари. Не обращая внимания на укоризненные взгляды воинов, не дожидаясь, когда её встретит отец, ушла. Стойко отшагав по галереям с прямой осанкой и высоко поднятой головой до комнаты, Маша прямо на пороге упала в обморок. И последнее, что она услышала, был пронзительный вопль служанки, зовущей целителя на помощь.
* * *
Сознание в этот раз возвращалось медленнее. Маша ощутила на лице давящую влажность ткани, и хотела было пошевелиться, но услышав голоса, замерла: разговор явно шёл о ней.
– Я думал, что дома ей станет легче, не хотел замечать признаки, надеялся, что мне показалось, – говорил взволнованно Каффер. – Но теперь не осталось никаких сомнений. Тело вашей дочери, лорд Бодо, это не один сосуд, а два. Ваша дочь по сути – сросшиеся ровно посередине близнецы. Пока Мари была жива, а Мария находилась в ней в анабиозе, резервы были уравновешены, хоть и блокировали друг друга. Теперь же, когда одна душа покинула тело, а вернее, тела́, вторая тоже еле-еле держится, не имея сил подчинить себе сразу два магических резерва. Всё-таки, душа Мари была в разы сильнее своей сестры…
– Значит, она всё-таки умерла… – узнала Маша голос отца Мари, хоть он и звучал безжизненно глухо.
– Да, граф. И более того, вы можете скоро потерять вторую дочь: связь с сестрой тянет девушку за собой, и она, скорее всего, умрёт…
– Есть какое-то «но»? Иначе зачем вы мне всё это говорите?
– Существует зелье, которое позволит удержать душу Марии. Но в его состав входит трава, которая произрастает только в Тёмной Пустоши…
– Я знаю, что это значит. Не тяните, Каффер! У вас есть рецепт этого зелья?
– Есть. Но я не хотел бы, чтобы леди его использовала: как и всё тёмное, зелье требует плату. Если леди Мария станет пить его, у неё не будет детей.
– Но… но она же наследница! Моя единственная дочь!
– Поэтому я и хочу вам сказать о втором варианте спасения. Её душе нужен «якорь». Что-то, что заставило бы Марию захотеть остаться в этом мире, какое-то очень сильное чувство…
– Любовь? – фыркнул граф. – Вы же сейчас об этом? Вы понимаете, что для нас, аристократов, это непозволительная роскошь? Наши браки всегда заключаются по расчёту…
– Поэтому я и говорю вам, чтобы вы знали и приняли решение самолично.
Они некоторое время помолчали, и граф пробурчал:
– Самое сильное чувство любви, которое может испытывать женщина, – это любовь к своему ребёнку… Что, если Мария, принимая зелье, выйдет замуж за какого-нибудь герцога без любви, а после родит, и таким образом у неё образуется ваш пресловутый «якорь»?..
