Мы начали с безобидного — с царапин от женских ногтей на плечах. Раны отчего-то до сих пор не затянулись, несмотря на всю хваленую эльфийскую регенерацию. Когда я растерла между пальцами мазь и коснулась алых полос на коже пленника, тот отвернулся, завесившись волосами, словно происходящее его смущало или было до крайней степени неприятным.
— Что с остальными? — спросил он после продолжительного молчания. К тому времени я успела обработать большую часть ссадин и синяков на открытых участках тела и собиралась заняться следами от укусов на груди.
Я догадалась, что эльф говорит о своих спутниках, но пока мне нечего было ему ответить.
Подождав немного, он продолжил:
— В последний раз я видел их до того, как меня… А потом — нет. И утром, после всего, — тоже нет. Их… убили? Они не… не выдержали?
— Я не знаю, но выясню после завтрака.
Эльф взглянул на меня с подозрением, а потом неприязненно искривил разбитые губы, на них тоже было бы неплохо нанести мазь.
— Чудовище из Сумрака не знает, что творится у нее под носом?
Он не верил. Решил, что я просто не хочу говорить правду.
Я в последний раз осмотрела спину пленника: широкая, с развитыми мышцами, она оказалась покрыта сеткой тонких порезов. Ночью, во время насилия, жертве приходилось лежать на земле, а та была усеяна сухими ветками и мелкими острыми камнями.
— Повернись, — попросила я, и эльф нехотя подчинился.
Его красивую мордашку почти не испортили. Пусть мои люди и не были ценителями прекрасного, но избегали бить пленника по лицу, однако губам все равно досталось.
Стоило смазанному пальцу дотронуться до порванного краешка рта, и пленник дернулся, уходя от прикосновения.
— Больно? — спросила я, и эльф хмуро сверкнул глазами из-под сведенных бровей.
— Воины приучены терпеть боль.
— Тогда в чем дело? Почему ты… Послушай, здесь не очень-то чисто. В ранки может попасть инфекция.
— Думаешь, меня это хоть сколько-нибудь волнует?
— Но ты же позволяешь мне себя лечить.
Мы оба знали, что царапины и ссадины — всего лишь прелюдия. По-настоящему требовало лечения то, что сейчас было скрыто плотной тканью полотенца. Сразу приступить к главному оказались неготовы ни я, ни эльф, поэтому начали издалека. Нам требовалось время, чтобы привыкнуть друг к другу и смириться с неизбежным: с тем, что пленнику придется раздеться полностью и позволить врагу коснуться его самых стыдных и неприличных мест.
Прикрыв глаза, эльф подставил мне лицо.
— Думаю, будет удобнее, если ты чуть приоткроешь рот.
Вроде я ничего страшного не сказала, но мои слова заставили несчастного содрогнуться всем телом.
— Нет, — он резко отвернулся и даже отсел от меня подальше.
— Но…
— Нет.
— Инфекция…
— Я сказал нет!
Он посмотрел на меня. Вспухшие на лбу вены. Играющие мышцы на скулах. Зубы, сжатые до хруста.
— Ладно, не надо ничего открывать. Я так смажу.
— Пусть останется как есть. Не трогай мой рот.
— Я и не трогаю.
— Не трогай.
Он опустил голову, с шумом вдыхая и выпуская воздух. Прошло больше получаса, прежде чем ему удалось взять себя в руки и мы смогли продолжить лечение.
Пока комната тонула в напряженном молчании, полог шатра отдернулся, и внутрь вошел слуга, один из хрупких юношей подай-принеси. Он быстро опустил поднос с едой на стол у кровати и удалился, ни разу не подняв взгляда от пола.
— Ты наверняка голоден. Закончим с грудью и позавтракаем.
Я зачерпнула из миски немного мази и обвела пальцем прокушенный сосок.
