Рядом расположился капитан Белых, новоявленный помощник и командир «Грозного» по совместительству. И всем своим видом показывал полную лояльность к командирским начинаниям, что несколько напрягало Константина, помнившего утреннюю встречу. И отчего же капитан так быстро перековался – этот вопрос постоянно крутился в голове.
– Ну что ж, с перевооружением и переоборудованием бронепоездов мы решили, – подвел итог Ермаков и повернулся в левую сторону, потому что сам сидел на привинченном к полу стуле, между окнами.
Там, на полке, расположились два подполковника, Наумов и Воронин, оба уже довольно пожилые, далеко за сорок, интендант и начальник инженерно-ремонтной службы. Рядышком с ними примостился молодой штабс-капитан Кузьмин, занимавший должность начальника штаба дивизиона.
Интендант, полный, с брюшком и бегающими глазками, Ермакову сразу не понравился, и ночная характеристика сержанта была убийственной – «команды боится, а генералу наушничает». Пузан и здесь попытался качать права, еще бы, старше по чину своего командира, и на деньгах сидит, но Костя жестко пресек эти поползновения, чем вызвал довольные улыбки собравшихся офицеров. Они явно недолюбливали своего «каптенармуса».
Второй подполковник являлся полным антиподом первому – сухой, с болезненным лицом, он только крякал от свалившейся на его голову лавины срочных дел.
Предложенное переоборудование не только выходило за рамки его возможностей, но жестко лимитировалось сроками – на все про все ему отпускалось только 48 часов. И сейчас Воронин сидел, словно на иголках, раз шесть поглядев на наручные часы.
– Вы свободны, господа, – Ермаков правильно понял взгляды Воронина и решил отпустить подполковников. – С начальником штаба и командирами бронепоездов мы еще задержимся, обсудим некоторые вопросы.
Наумов и Воронин тут же встали с полки и, щелкнув каблуками сапог, удалились. Штабс-капитан тут же устроился на освободившемся месте комфортнее, и Ермаков припомнил – «в бою весьма скромен, строя опасается, но за бумагой усидчив».
«Комфорт очень любит, – сделал зарубку в памяти Ермаков, – такие годны только для штабной работы…Если умны. Но приступим к главному – мои господа офицеры должны приучиться думать собственной головой, дабы самостоятельно принимать решения».
– Как вы думаете, господа, займут ли американцы Култук, когда мы уйдем в Порт Байкал? А когда мы пойдем на Иркутск, что тогда будут делать наши союзники?
– И думать нечего, Константин Иванович, – скривил губы нехорошей улыбкой поручик Мичурин. – Они займут всю Кругобайкальскую дорогу, к которой давно руки тянут.
Капитан Белых и подъесаул Гордеев угрюмо переглянулись – они были полностью согласны с мнением поручика.
– А потому Михаил Николаевич останется в Култуке со своим «Беспощадным». Надеюсь, это хоть как-то вразумит американцев. Пушек у них нет, а вам, подъесаул, и старых трехдюймовок хватит для подтверждения своих доводов. Тем более для них снарядов не так много. А случись под Иркутском тяжелый бой?
– С чего вы взяли, Константин Иванович? – вслух спросил один Гордеев, но три других офицера были с ним полностью согласны и как-то тревожно посмотрели на ротмистра. И взгляд у всех такой нехороший – будто в белой горячке подозревали.
– А с того, господа, что время на разговоры истекло. Сегодня в Иркутске эсеры и большевики начнут восстание и займут Глазково и Знаменское. А за их спиной стоят чехи, которым хочется убраться с нашим добром. Теперь догадываетесь, почему американцы к туннелям подбираются?
