Погосов кашлянул и заговорил вновь. Он взял себя в руки, и голос его окреп:
– Таким образом, обстановка осложняется, начинается война, анархия и все, что с этим связано…
– Так может быть, надо отправить женщин на родину? – привстав, спросил старший советник Индигов – мужчина неопределенного возраста и заурядной наружности. Зато его супруга Вера была, пожалуй, самой красивой женщиной колонии, и направленность этого вопроса не вызывала ни у кого сомнений. В том числе и у посла.
– Мне понятно ваше беспокойство, Марк Валерьевич, – мягко сказал Погосов. – Но, как вы знаете, регулярное сообщение с Москвой прекращено, спецрейсы тоже давно не проводятся, поэтому такой возможности, к сожалению, пока не имеется…
Индигов тяжело плюхнулся на место.
По кабинету вновь прошел шумок. Думали все об одном: «Не только женщин отправить – всем пора уносить ноги!» Но вслух такие мысли конечно же никто не высказывал. Скорей всего, выпуская пар, дипломаты иронизировали над заботливым мужем Марком Валерьевичем.
– Прошу в мягкой форме довести эту информацию до личного состава, – завершил совещание Погосов. – Не поддавайтесь унынию, поддерживайте у людей бодрое настроение… – И, понимая, как глупо звучит в сложившейся ситуации данный совет, добавил: – Насколько это возможно…
Тульская дивизия ВДВ, выходной день
В бетонно-стеклянном пропускном пункте на выходе из части образовался затор из солдат, выходящих в увольнение. Дежурный по КПП прапорщик Мурашкин, низкорослый, кривоногий, казалось только по чьей-то близорукой безразличности попавший в десантные войска, с угрюмым видом осматривал каждого: обмундирование, причёска, правильно ли заполнена увольнительная.
– Ну-ка, повернись… Теперь ты…
Десять – пятнадцать солдат нетерпеливо переминались с ноги на ногу, выглядывали из-за спин товарищей, тихо и весело комментируя действия дежурного, отчего в гулком помещении висел плотный шум.
– Товарищ Мурашкин, нас уже проверяли в роте, – добродушно сказал рядовой Петров, высокий, широкоплечий, с детским обгорелым лицом. – Выпускайте на волю!
– Не Мурашкин, а товарищ прапорщик! – раздраженно поправляет тот, грозно стрельнув бесцветными рыбьими глазами. – И потом, ты что, в тюрьме сидишь, если «на волю» рвешься? К тому же проверка лишней не бывает! Вот я и контролирую, как вас проверили! Потому что граждане будут смотреть на вас и судить обо всей армии!
– Извините, товарищ прапорщик, – сглаживает ситуацию Петров.
– Вот то-то! И имейте в виду: на обратном пути каждого понюхаю!
– Эдак и запьянеть недолго, – смеется вместе со всеми рядовой Скоков, коренастый белобрысый крепыш, друг и земляк Петрова. – Причем бесплатно…
Прапорщик нахмурился. Вскинув бровь, рявкнул:
– Хамишь?! Это у нас какая рота?!
В этот момент в КПП вошли выходящие из части старший лейтенант Матвеев и капитан Акимов.
– Это мои ребята, – сказал Матвеев. – А в чем дело?
Хоть и узнав офицеров по голосам, Мурашкин не сразу повернулся к ним, а ответил, продолжая давить взглядом Скокова:
– Да вот, нарушают дисциплину, хамят…
– Почему сразу хамят? – примирительно сказал старший лейтенант. – Шутят парни, настроение хорошее… Пусть идут! Увольнение, как обед и сон, – вещи святые.
Бойцы, гремя по кафельному полу шнурованными тяжёлыми ботинками, вышли из КПП. Прапорщик Мурашкин недовольно посмотрел им вслед – он любил доводить до конца начатое дело, но офицеры – не солдаты, тут не поспоришь и не прикажешь.
