– Ну да, в этом что-то есть, – согласился он. – Но скучно.
– Хочешь, можем прогуляться? – предложила она, вставая.
Ежевичкин поднялся и отряхнулся.
– Пойдем. Ленивая ты, говорю же, – вздохнул он и добавил мстительно. – В следующий раз тебя в парк не беру – буду один гимнастикой заниматься.
– Фу, какой злопамятный! – засмеялась она, взяла его за руку и повела по аллее старого парка – излюбленного места досуга горожан всех возрастов. Чинно прогуливались пожилые люди, бегали молодые спортсмены, носились дети на самокатах и ездили подростки на велосипедах. Кто-то осваивал ролики.
На скамеечке, под раскидистым кленом, сидел старичок. Он морщил лоб и крутил колесико миниатюрного радиоприемника, который при своих младенческих габаритах орал совсем как взрослый:
– … Как сообщается, от лесных пожаров пострадало около пятисот домохозяйств. Власти региона не забыли пообещать погорельцам традиционную компенсацию в размере 10 тысяч рублей…
Пальцы крутанули колесико, перестраивая приемник на другую волну.
– … и нескольких тонн контрафактных мягких игрушек. Особой популярностью у детей пользовался Микки Маус…
Колесико провернулось.
– … который вместе со своим сообщником был пойман оперативниками Вулканогорского уголовного розыска на исходе вторых суток…
Старичок посетовал, яростно накручивая колесо:
– Да что ж такое?! Одни новости! Песню бы какую душевную!
Наконец, сквозь помехи и треск прорвалась песня «Как молоды мы были». Морщины на лбу старичка разгладились, а глаза закрылись в блаженстве. Он вытянул ноги в стоптанных туфлях и весь обмяк, отдаваясь льющейся из динамика мелодии.
Они замедлили шаг.
– Хорошая песня, – сказал Ежевичкин.
– Хорошая, – согласилась Капа и добавила со вздохом. – Но почему-то с каждым годом слышать ее все грустнее.
Она крепче сжала его руку.
Впереди наблюдалось небольшое скопление людей. Возле памятника Пушкину стоял невысокий полный человек в мятом костюме. Судя по его напряженному лицу и нервному покашливанию, он явно к чему-то готовился. Люди – обычные прохожие – терпеливо ждали.
Капа и Ежевичкин встали в стороне. Оратор погладил бронзовую ногу Пушкина (видно, на удачу) и вскинул правую руку. Важно выпятил нижнюю губу, сдул челку с потного лба и с жаром продекламировал:
Легко ли сочинять стихи, хотите вы спросить?
Легко ли заплести из слова кружева?
Да так – чтоб в печень?! До глубин души?!
До самой кромки вросшего ногтя?!
Я вам отвечу как поэт, как гений
И как творец, обласканный судьбой,
К чьей мраморной последней колыбели
Потянутся народною тропой:
Надеть слова на нить души ранимой –
Совсем не мясо на кривой шампур.
Дотронуться строкой, прекрасной, милой –
Не шлепнуть девушку игривою рукой!
Творить, любить, страдать – удел поэта,
Средь миллиона слов найти одно
Вам не дано!
Он выдохнул, промокнул рукавом пот и картинно поклонился под жиденькие аплодисменты.
– Тебе понравилось? – спросила Капа.
– Нет, – не задумываясь, ответил Ежевичкин. – У нас в команде кок был – он тоже нечто подобное сочинял. Так и говорил про свое творчество: что попало. И готовил так же. Вот, что он успел сочинить, перед тем как его на берег списали. Настолько редкостный бред, что я даже запомнил.
Ежевичкин поставил ногу на бордюр и, вытянув руку, завыл:
Я морковочку в ломтик скрошу,
И говяжьи кости промою,
И лучок тонким кругом взрублю,
И свеколку нарежу с любовью!
Сухари мелкой пылью взрыхлю,
