– Привязанность?
– «Привязанность»! – кивнула София. – Хо-хо! Мотенька, это означает, что скоро ты встретишь человека, что станет для тебя… Мотя! Мотя, ты куда?
Матвей отодвинул стул и, не оборачиваясь, вышел из гостиной. Ох, ничего, спустя два дня он вернётся в общежитие из родительского дома. Надо продержаться только два дня!
– Я так умру, – просипел он. – Я так не смогу.
***
– Говорю тебе, Леонид, я был уверен, что или сразу сойду с ума дома, или умру от скуки!
– Не переживай, Мотя, ты вновь на воле, – Леонид Дмитриевич хлопнул своего друга по плечу и они продолжили прогулку.
Могильные камни проплывали слева и справа двух молодых студентов. Все из их «альма—матер» любили это место. Преподаватели и коменданты сюда не ходили – и можно было бедокурить и пить вино сколько душе влезет.
– Ах, что за таинство хранится здесь? – то ли пропел, то ли пробормотал Леонид, подняв голову и следя за стаей грачей, поднявшихся с крыши колокольни. Кладбищенская дорога отсырела после дождя, в скользкой грязи остались следы от колёс телеги. Мелкие соломинки торчали из земли. Сама телега с гробом, сопровождаемая воющей и плачущей толпой, приблизилась к воротам церкви. Два студента с интересом наблюдали за тем, как мужики пытаются поднять дубовый гроб с телеги.
– Уронят, – усмехнулся Леонид.
Он ошибся.
– Ну, ладно, Мотя, пошли в общежитие. Уже поздно, комендант будет лютовать. Мотя? Мотя, ты куда?
Матвей Семёнович увлечённо осматривал один надгробный камень, стоявший чуть поодаль от дороги. При свете заходящего солнца, он казался отлитым из серебра – светло-серый мрамор блестел и манил к себе.
– Леон, ты только посмотри на эту элегию, – и Матвей отодвинул сухие побеги плюща с надгробия.
«Плющева Елизавета N. «18ХХ-18ХХ»» Сложились крылья у нашего ангелочка, да взлетит твоя душенька в небеса».
– Душевно, – Леонид присоединился к другу. Он заметил два отверстия и овальный след на камне. – Здесь что-то было?
– Да, вот это. Лежало рядом в траве, – и Матвей протянул другу стальную пластину с литографией.
Лицо юной девушки, трагически скончавшейся в семнадцать лет, смотрело на них пустыми глазами.
– Хороша!
– Да, просто прелесть! Залюбуешься!
– Ладно, оставь её портрет, и пойдём. Уже и правда, пора, – и Леонид Дмитриевич направился к выходу с кладбища.
– Да, нам пора, – согласился с другом Матвей и положил портрет во внутренний карман сюртука.
***
Спустя две ночи, Лизонька Плющева явилась к нему. Матвей пожалел, что он спал в это время. Гимназистка сидела на его кровати, молча смотрела на юношу, а затем на свой портрет, прислонённый к подсвечнику на прикроватном столике.
Наутро, Матвей почувствовал лёгкий запах дождя и мокрого сена в своей комнате. Да, окно открыто, идёт дождь, а кучер задаёт корм лошадям на конюшне.
– Наваждение! Любопытно! – сказал Матвей Сергеевич сама себе, взглянув на прикроватный столик. Портрет, принесённый с кладбища, лежал вниз рисунком.
***
– Мотя, ты меня пугаешь.
– С чего бы это, Леон?
– Зачем ты ищешь в библиотеке книги о духах и привидениях?
– Мне интересно.
– Скажи сразу, вот что интересно мне – ты взял портрет с кладбища с собой?
Матвей промолчал.
– Да?
– Ну, ты же держишь у себя на столике портрет моей младшей сестры.
– Это совершенно другое! София живая! Она говорит и ходит, дышит и сердце её бьётся!
Матвей только отмахнулся от него.
– Леон, неужели тебе не интересно, до чего мы можем дойти? Чем всё это кончится? А что если я смогу призвать привидение Лизоньки? Её дух, а? Ты представляешь, а? Это интересно, это необъяснимо это забавно! Ты представляешь, какой шорох мы сможем навести в общежитии?
