Но потом, по мере того, как меня отмывали, намыливая жестко и местами даже жестоко, я начинал понимать, что копаться в помойке – это все же не мое. Мне не понравился стойкий запах, он никак не хотел отставать от моего тела. Удушливой вонью также пропиталась вся одежда… Поэтому когда на следующий день Толик предложил вернуться «на помойку», я категорически отказался. Мешал не столько страх наказания, сколько природная брезгливость.
Впоследствии, когда мои приятели, уже школьники, копались на свалках в поисках драгоценных баллончиков из-под репеллента, я стоял в стороне. Баллончики кидались в костер, где с оглушительным грохотом взрывались. Если случалось так, что баллончик полон, то вверх взметались к тому же языки пламени…
Мой рассказ о том, как я открыл для себя помойку, почему-то очень насмешил мою жену. У нее такое чувство юмора – никогда не знаешь, что ее развеселит. Но, вообще, нам здорово удается веселиться вместе. Мне воспоминание о помойке тоже представляется забавным. Во всяком случае, когда одна из моих дочурок как-то предложила мне на полном серьезе забрать выставленный на помойку офисный стул (ей тоже было около трех), я лишь слегка пожурил ее, объяснив, что копаться в мусоре – нехорошо. Это удел тех дядь, у которых нет дома. Потому что в молодости они не хотели работать, и слишком часто сидели под грибком в детской песочнице. Мне кажется, она меня поняла.
* * *
Я учился уже во втором классе школы, когда ко мне во дворе подошла какая-то женщина. К тому времени, детсадовские наставления я забыл, но не был вполне беспечен. Хотя времена, конечно, были не настолько жестокие как немногим позже.
– Сынок, – попросила она, – помоги сумку донести.
Я охотно согласился. Сумка была очень легкая. Как будто набита газетами. И я удивился, что она сама не справилась. Мы прошли несколько домов. Она открыла дверь в подъезд. И тут я остановился. Что-то в ее поведении меня насторожило. Я задрал голову, и увидел, что с балкона вниз смотрит какой-то мужик с неприятной физиономией. Глядел он прямо на меня, выжидательно.
– Ну, что, пойдем? – сказала женщина.
– Все, – я поставил сумку, – я очень спешу. Дальше вы сами.
Тут она вдруг резко прыгнула ко мне и вцепилась в руку:
– Ну-ка постой! Куда ты?!
Мужик тем временем исчез с балкона. А тетка, чье лицо резко стало очень злым, поволокла меня к подъезду, приговаривая: «Пошли, пошли…» О сумке она сразу забыла.
Я довольно ловко вывернулся и побежал через улицу. Оглянулся на бегу. И увидел, что из подъезда появился мужик и остановился рядом с ней. Больше я не оглядывался. Бежал до самого дома… До сих пор не знаю, какой опасности избежал. Но твердо уверен – они хотели заманить меня в квартиру… По счастью, у меня очень развита интуиция. И только поэтому я сегодня жив. Уже в юности меня ждали события пострашнее – без звериной интуиции я бы их не прошел.
* * *
В детстве, как большинство мальчишек, я испытывал непреодолимое желание что-нибудь где-нибудь взорвать. Не знаю, откуда в маленьких мужичках такая одержимость взрывчатыми веществами. Возможно, это генетическая память. В наличие которой я, впрочем, совсем не верю. А может, это мощный деструктивный инстинкт, наличествующий во всех представителях мужского пола… Тяга к разрушению до основания у нас в крови. Чтобы затем построить все заново? Или снова разрушить? О, эта магическая картина, когда в одночасье целый дом с утробным гулом ухает вниз, обращается в труху. Лучше бы, конечно, вместе с жителями. Но можно и без них. Разумеется, в детстве подобная катастрофа труднодостижима. Но к ней надо стремиться. Это знает каждый порядочный дворовый хулиган.
