– Вот это да… – сказал я. – Хорошо, что ты первая.
– Ой, да хоть сколько, если тебе так хочется!..
Домой я вернулся такой… Уроки учить не стал. Да меня и не вызывала учительница Мария Михайловна. Только пятерки ставила за ответы с места.
Подруга Потокиной Леры, Светка жила на Стадионном краю поселка, ниже нашего дома.
Ее мать приносила нам молоко в трехлитровой банке.
После моего возвращения из Китая Светка стала приходить вместе с матерью и рассматривать нашу кухню.
Если Потокина была худенькая, тонкая, то Светка Сахно в шестом классе уже была круглей всех. Может, молоко пила и теплым хлебом заедала.
Моя мама никак не могла понять, почему она ходит к нам. Но иногда соглашалась послать ее за хлебом или покараулить кашу.
Я знал, что Светка ходит из-за меня, но сравнить ее с Потокиной?.. Даже мысли такой у меня не возникало. Но наши встречи с Лерой у нее дома как-то сами собой прекратились. Целоваться с ней мне было разрешено, однако разговаривала она уже без прежней преданности.
Зато Светка стерегла каждый мой взгляд. У нее были такие ответные взгляды, что сбивали меня с мысли.
И еще она была горячая, как печка. На улице мороз сорок, а она бегает в не застегнутом пальто. Но цвет лица у нее был не свекольный, как сказала мама, а румяный.
Вот только ее толстота… Мне казалось, что все девочки должны быть такие, как Потокина.
Когда я сидел на коленях у Леры и мы целовались, то я не думал о том, на чем я сижу и что обнимаю: вся жизнь в эти моменты была в ее рту и глазах, которые иногда открывались и вопросительно смотрели на меня.
Поэтому к толстоте Светки я относился с каким-то презрением. До одного вечера, о котором сейчас расскажу…
У нас на золотом руднике работали бамовцы. Еще до войны они строили железную дорогу к Якутску, и было много лагерей на Крестовке, на Янкане. А потом работали в шахте.
Иногда они бежали из лагеря домой.
Я видел, как их везли на Алдан в машинах с автоматчиками и колючей проволокой на бортах и не мог представить их жизнь в лагере. Мне казалось, что там примерно так, как в бараке.
Когда они бежали из лагеря домой, в поселке вечером детей на улицу не пускали.
Так и в тот вечер. Родители пошли на день рождения в субботу и попросили маму Сахно, чтобы Светка переночевала у нас.
Я, конечно, уважаю своих родителей, но допустить такое это значит пустить лису в курятник.
Печка еще не догорела, там гуляли синие огоньки, а она торопила меня закрыть заслонку. Как будто собиралась красиво погибнуть вместе, чтобы вся школа только об этом и говорила.
Она не настаивала. Ее лицо у раскрытой дверцы было просто малиновым. И глаза неподвижно смотрели на истекающие светло-алым соком огня формы поленьев.
Глаза у Светки были зеленые. Мне пришлось не согласиться с прежним своим отрицанием: она была по-другому, чем Потокина, женская.
Но я ждал, что она придумает.
Потокина была готова к выполнению заданий, а эта что-то готовила сама. Она как будто была, как на уроке химии – постоянно перемешивала одно с другим. Я был для нее самым необычным материалом.
Если бы я разбирался, то Светка с большим наслаждением раскрутила бы меня гаечным ключом, как велосипед. А так – печка догорела окончательно, мы поднялись на затекшие ноги и Светка сказала:
– Я закрываю, – и она задвинула заслонку (или заслонила задвижку – так я тут же сказал ей, от чего она чуть не потеряла сознание). – Пошли.
