– Садись, Каргин! – сказал так, что можно было легко представить Татаринова судьей, отправляющим преступника на отсидку. Только срок пока не назван.
– Сколько ты у нас уже работаешь? Три месяца, так?
– Почти три месяца, – не стал отпираться я, зная, о чем сейчас пойдет речь.
– И каковы результаты? Что ты раскрыл за это время? Какую пользу принес обществу?
«Большую пользу! – так и хотелось сказать в ответ. – Я подготовил команду чистильщиков и скоро начну убирать с улиц ту грязь, которую ты не смог убрать!»
Само собой, я этого не сказал и не скажу. Никогда не скажу.
– Я стажировался. Меня не допускали до самостоятельной работы, вы же знаете. А вместе с наставником я…
– Знаю, что с наставником! – прервал меня Татаринов. – Твоя стажировка закончилась сегодня! У тебя есть розыскные дела, ты их принял. И что сделал по этим делам? Какие меры принял к розыску преступников?
– Я же говорю, стажера… – начал я, уже злясь, и снова Татаринов меня прервал:
– Знаю, стажер! И – что? Все равно ты должен был принять меры! Еще раз опросить потерпевших! Осмотреть место преступления! Ты это сделал? Нет! Ты вообще, что тут делаешь, у нас в отделе? Ты зачем сюда пришел? Просиживать стулья? Бумажки писать? В общем, так: две недели тебе сроку на раскрытие убийства на Миллеровской и убийства возле кинотеатра «Заря». Не будет результатов – я поставлю вопрос о неполном служебном соответствии. И ты отправишься на то место, которое тебя достойно, – в участковые!
Не знаю, какой бес дернул меня за язык, но только когда уже ляпнул, сообразил, что же такое я сморозил:
– Говорят, вы подали рапорт на увольнение?
Татаринов тяжелым взглядом посмотрел мне в лицо и будто окаменел. Сидел, как статуя Будды, только Будда добрый бог, а от этого человека веяло неприкрытой угрозой. Холодной угрозой, как от нависшего над головой камня, едва держащегося на краю скалы и качающегося при порывах ветра.
– Надеешься, что не успею? Уволюсь, прежде чем разберусь с тобой?
Голос Татаринова был бесстрастным и холодным, как лед. Подумалось, с него станется учинить какую-нибудь пакость, чтобы выкинуть меня из органов напрочь и никакого приземления в участковых.
– Товарищ полковник, почему вы меня так не любите? – снова вырвалось само собой, но теперь я не сожалел о своих словах. Ну, какого черта, правда! Уволят? Да наплевать мне! Больше времени будет на свои дела! На важные дела! Не на писание дурацких бумажек!
– Тебя? – Татаринов задумался на секунду и тут же ответил, хотя я и не рассчитывал на ответ. Кто я и кто он?
– Такие, как ты, дилетанты убивают уголовный розыск. Такие, как ты, бесполезный балласт! Из-за таких, как ты, уголовный розыск превращается в сборище… в сборище… в общем, зря ты сюда пришел! Зря!
Татаринов как-то сразу осел, посерел, откинулся на спинку кресла, полуприкрыв глаза, и замолчал, будто уснул. Я сидел и молчал, не зная, то ли мне нужно уйти, то ли сидеть, глядя на спящего начальника. И снова меня толкнул бес:
– А вы? Вы просто уйдете, зная, что в розыске останутся такие дилетанты, как я? Или мудаки вроде Самойлова? Вам не кажется это дезертирством? Совесть не замучает? Кто будет искать злодеев, когда вы уйдете?
Татаринов открыл глаза, и взгляд его стал странным – будто он увидел меня впервые. Увидел и не узнал. С минуту смотрел на эту «неведому зверушку», которая звалась Андреем Каргиным, потом бесстрастно констатировал:
