SQUAD. Час Пса - страница 10

 Выйдя от нотариуса, Гошка решил без промедления заняться оформлением квартиры. Но настроения собирать бумажки и слоняться по провинциальным властным коридорам у него не наблюдалось. Он решил отложить формальные дела на потом, а пока прогуляться по городу, перекусить в каком-нибудь приглянувшемся ему, симпатичном местечке. Пошел, куда глаза глядят. Он всегда так делал в незнакомом городе. Кому-то по жизни достается Баден Баден, ну а нам – в лучшем случае Гомель Гомель, если не, вообще, Бахмут Бахмут.

 *                  *                  *

 Меряя шагами завейские просторы, Распоров обратил внимание на название улицы – Тульская – и вспомнил, как ездил однажды за компанию с Анатолием Карповым к его сестре в Тулу. Пока мчались в машине по заснеженному шоссе, Гошка, не теряя времени, взял у чемпиона мира обширное интервью для журнала «Пороги» (в двух номерах потом напечатали с продолжением).

– У меня прекрасная ориентационная память, – похвастался между делом великий шахматист. – В любом незнакомом городе раскрути меня с завязанными глазами, а потом предложи найти направление, я сразу выберу правильную дорогу. Только предварительно дай мне хотя бы раз на карту взглянуть.

– Я тоже так могу, – не ударил в грязь лицом Гоша. – Как по компасу могу определить в любом месте, куда попадаю в первый раз, где юг и где север.

– Да-а-а… – недоверчиво протянул могучий Карпов, словно обидевшись.

 Жан Кокто утверждал, будто в восприятии информации человек предпочитает познанию узнавание: последнее стоит меньших усилий. В Завейске Гоше узнавать было нечего, поэтому он предпочел познание. Пошел сначала по улице Фурманова, потом – по проспекту Победителей, по Гагарина… Увидел магазин «Табак», зашёл туда за сигаретами. Поразился сокровенной надписью над кассой. «Анашой не торгуем. Где достать, не знаем».

 Не успел он свернуть на Земледельческую, как едва не столкнулся лбом с долговязым субъектом в ветровке и в бейсбольной кепке с надписью – по-русски! – «Нью-Йорк», из-под которой торчали как макароны из рваной пачки, на манер Бориса Джонсона, длинные, сальные, белесые волосы. Верзила собрался выругаться, но неожиданно расплылся в улыбке и распахнул объятия.

– Распор! Какими судьбами?! Такие люди – и без охраны!

 Господи ты Боже мой, это же Толька Торцев! Однокурсник, собутыльник и – как они духарились на факультете – «словенин»: будущие репортёры, ребята всё время упражнялись в том, что сочиняли новые слова. Сколько глупостей они, «семидесяхнутые», – так тогда по ассоциации с «шестидесятниками» о себе друзья говорили – вместе натворили, пока делали вид, будто обучались журналистике в МГУ! Пустое дело: журналистика – не наука, а ремесло.

– Сто лет не виделись… Откуда ты здесь? – Толян почти не изменился, лишь посивел. Такой же шебутной, длиннющие руки и ноги, как у Паганеля, громкая речь, телескопный взгляд сквозь выпуклые линзы очков, делающие глаза несуразно огромными, как у стрекозы.

– А ты?

– Я здесь живу. Когда-то женился на местной… Правда, потом развелся. Но остался в Завейске, прикипел к городу, знаешь… Завейск, получилось, для меня не транзит, а судьба. Ну, говори, Распор! Ты-то как в нашу благословенную дыру закатился?

– Не поверишь: приехал принимать наследство.

– Везёт же людям!

– Не кощунствуй, Торец! Я моего дядю – Царство небесное! – почти не знал. В общем, не ждал, не гадал и оказался явочным порядком у вас.