В любом случае, в восставших меньше агрессии и умения убивать, чем в матросах. Большинство крестьян примкнули к совсем небольшой группе зачинщиков определенно из страха быть причисленными к врагам, и этим я собираюсь воспользоваться.
Я умею просчитывать риски. Я умею спасать людей. Мне никогда не приходилось оказываться в ситуации, близкой к этой, но всем остальным — тоже. Нам надо только выбраться из ловушки, которая ошибочно кажется безопасной. За городом наверняка нет хотя бы одной угрозы — матросов, там есть вода, есть еда и нет скученности.
Там выгребная яма хотя бы не в двух шагах.
Ночью я все равно не увижу город, пройду мимо очевидного выхода, легко заблужусь, привлеку внимание. Больше того: если меня снова примут за монашка, на этот раз матросы, мрачный прогноз Фредо сбудется. Дерево найдут, если очень уж захотят, на нем меня и повесят.
— Дай мне мешок, — попросила я. — Прикажи набить его легким и малоценным. Я пойду искать убежище и выход из города.
4. Глава четвертая
А ему нечего терять, думала я, глядя на сузившиеся глаза Роша. Я ему чужой человек, меня не жалко. Вот барахло может быть жалко, но без мешка мне идти нельзя.
От решения Роша зависело все. Именно из-за вещей, будь они трижды неладны.
— Поступай как знаешь, — вдруг сказал Рош. — Кто вас знает, может, и правда вас Молчащие ведут. А если не вернешься?
— А может, и не вернусь.
У меня тысячи причин уйти насовсем и только одна — вернуться. Та маленькая девочка, которая пришла ко мне за защитой. И дети, и раненые. Прочие сами выберутся, если захотят, но не они.
— Но я постараюсь. Сейчас я принял твою ношу, Рош, и мне отвечать перед Молчащими.
— Соберите ему мешок, — скомандовал Рош негромко. Я опять подумала: кто он? Его слушаются беспрекословно, но он точно не священнослужитель. Городской чиновник? Рыночный смотритель? Привык распоряжаться и ждет подчинения, но есть и те, к кому он сам готов прислушаться, тот же Фредо. Или я. — Так пойдешь? Волоса спрячь, а лучше обрежь короче. Знаю, что вам грешно. Ну тогда выбирай, жизнь или покаяние, — он хохотнул.
Значит, здесь такой постриг: волосы монахам обрезают по плечи и грубо, так, что это заметно со стороны. Интересный обычай, а мне повезло, что я угадала. Плохо, что фортуна — старуха ветреная, полагаться на ее благосклонность — успокоение так себе.
Люди завозились. Толстый мужчина, наступив на кого-то в темноте — раздался сдавленный стон — принес пустой мешок и бросил передо мной, к мешку начали пробираться люди и кидать туда всякое дерьмо. Я смотрела, что они с собой тащат. Драные шмотки, какие-то горшки, частью битые, один, такой здоровый, что он занял бы весь мешок, я жестом приказала выкинуть, и принесшая его женщина одарила меня злобным взглядом.
— Хватит, пожалуй, — оценила я усилия, заодно пересчитав, как могла, людей. Двадцать три человека, не учитывая тех, кто и не подошел, и таких немало, набито здесь битком, как в метро в час пик. Изначально группа была намного больше, что неудивительно, на рынке в базарный день находились сотни — продавцы, покупатели, зеваки и воришки. — Сейчас открой мне окошко, я посмотрю, что на улице.
Рош усмехнулся, но не возразил. Я завязала мешок, подумала, развязала его, веревкой перехватила волосы в хвост, а горловину мешка скрутила. Это неудобно, но подскажет, что я ничего не утаиваю и ничего стоящего у меня нет.
