Но Хулио, обнаружив на моем столе работы с надписями, сгреб их в охапку и пошел к ректору, и мне пришлось плестись за ним, чтоб оправдываться перед Норберто. Хулио размахивал работами и возмущался: разве можно ставить оценки априори? Мне было неловко. Тем более, что Норберто был уже в курсе наших с Хулио отношений.
Ректор повез нас обоих в ресторан поужинать за счет Политеха. Он старался нас помирить, и Хулио немного успокоился, но на следующий день он все контрольные перепроверил сам, и хотя его оценки незначительно отличались от моих, какое доверие и уважение теперь будет испытывать студенты ко мне, если процедуру опротестования выставленных оценок с согласия Норберто Хулио также провел сам?
Я не поняла, для чего все это было нужно Хулио. Потому что в понедельник собрание? Неужели он считает меня кандидатом на директорское кресло? Или потому что в моей группе в этом семестре по случайной путанице в секретариате оказалась та с тонкой талией и длинной толстой косой пышнозадая девушка, с которой Хулио танцевал на злополучной пирушке?
Она написала контрольную скверно, но я слегка завысила ей оценку, потому что боялась против своего стремления к объективности оказаться несправедливой к ней.
Хулио оценку ей не изменил.
Х Х Х
Сегодня облака вздули. Взяли огромный пустой шприц, воткнули в самую гущу и продвинули поршень до упора – и облака раздулись, внутри они, должно быть, полые. А может, и горы внутри тоже полые? Все в мире полое? И мы видим поверхности несуществующих вещей?
В этом мире разве можно быть в чем-то уверенным?
Х Х Х
Хулио занял директорское кресло. Причем к доказательствам отсутствия титула инженера у Вийялона он не прибегнул. Я думаю, у него не было доказательств: то был один из трюков Хулио по складыванию общественного мнения Политеха. И в понедельник же я поняла, почему в доме Сусано не обсуждалась кандидатура директора: на должность директора были выдвинуты две кандидатуры – значит тогда, в доме Сусано, единства не было, и это было известно закулисно. Не было смысла обсуждать кандидатуру.
Собрание длилось четыре часа, напряжение раскаляло воздух, хотя завуалированные речи начинались издалека. У Вийялона в глазах стояли слезы. Он несколько раз, хромая, выбегал из зала и возвращался.
Голосование сделали открытым. В процессе голосования преподаватель, выдвинувший соперника Хулио на директорское кресло, неожиданно воздержался, а сам кандидат–соперник заикнулся было о снятии своей кандидатуры, но голосование все равно закончили: с перевесом в два голоса победил Хулио. Счет, наверняка, он заранее знал, без этого не начал бы борьбу.
Таким образом, Вийялон обратился в рядового сотрудника отдела, а Хулио стал директором, и, помня угрозу Хулио выгнать Вийялона из Политеха, я боялась за седого чилийца: не окажется ли он без работы в чужой стране?
Кабинет директора стал кабинетом Хулио, а Дельфина – его секретаршей.
Х Х Х
В Риобамбу приезжал декан университета им. Патриса Лумумбы и в нашем с Хулио доме он встречался с выпускниками, а спустя некоторое время приехали сотрудники посольства. У них была великолепная машина, и на ней мы ездили купаться в горячих источниках соседнего городка. Когда речь зашла о пустых прилавках магазинов Союза, Хулио пошутил, что советскому народу давно пора вооружаться. Я грубо его оборвала:
– Что за ерунду ты мелишь!
Рука Союза – через этих двух сотрудников посольства – простиралась – вездесущая! – и сюда. Нужно соображать что и в чьем присутствии можно, а в чьем нельзя говорить! У меня же в Союзе родные!
