Среда обитания - страница 3

Однажды мама мне с грустью призналась:

– Боря, мечты-то с реальностью – ох как расходятся. Я-то ведь поначалу думала, что, выйдя замуж за Николая, попаду прямо в рай. А когда окунулась в эту трудовую жизнь, то сразу и поняла, что попала я не в рай, о котором мечтала, а попала в самую настоящую «трудовую колонию». Ведь при таком-то огромном хозяйстве – можно с ума сойти! С самого раннего утра и до позднего вечера – надо было трудиться и трудиться. Успевай только поворачиваться, как в самом настоящем муравейнике или в пчелином рою! Все куда-то бегут, торопятся, кричат, отдают друг другу какие-то распоряжения, указания, и все что-то делают и делают. И все какие-то чем-то одержимые. Разговоры какие-то очень короткие и чёткие: «Ты что стоишь-то? Тебя куда нарядили-то? Так, кузница-то вон – справа от ворот! Давай-давай – пошевеливайся!» Или: «Ну, что ты встал посреди площади с мешком-то на плечах, как с пустопорожней торбой? Мельница? Так, мельница-то всегда на высоком месте стоит! И нечего глазами-то шарить понизу! Вон! Тропинка-то вверх пошла – так там и мельница! Давай-давай, шевели лаптями-то пошире!» Или: «Ну, что ты стоишь посреди площади, как в лесу? Куда? Похарчевать? Так у тебя нюх-то есть? Где вкусно пахнет-то? Так туда и иди!» И так каждый день! «Что? А! Где? Куда? А, не подскажете? Понял! Живёшь, как в муравейнике! Всё надо, надо и надо!»

Да! Боренька! Рай-то, оказывается, с неба не сваливается. Я ведь даже однажды к своей маме убежала, чтобы поплакаться на её груди, пожаловаться на свою долю – судьбу горемычную, как мне казалось по первости… Хотелось пожаловаться матушке своей! Что не могу я вот так больше жить, невмоготу мне такой рай-то! Хотелось поплакаться, что недосыпаю я, руки болят, ноги подкашиваются от усталости. Роздыху нет от этой бесконечной работы с утра до ночи…

В это раннее утро моя мама (Валентина Петровна) была уже давно на ногах. Печь её пылала жаром, два чугуна горячей воды стояли рядом с корытом, в котором мама начала во дворе стирать бельё. Так она меня, свою единственную дочь, вместо того чтобы утешить да приголубить, на что я так рассчитывала и надеялась, увидев моё заплаканное лицо, как начала меня прямо из корыта мокрым бельем охаживать то с одной стороны, то с другой да кричать: «А, ты что, голубушка, думала? Что жизнь-то – только одни прянички кушать? Ты что это надоумила? С раннего утра позорить меня сюда прибежала! Ты что это ко мне припёрлась спозаранок, да ещё и без мужа?! А ну-ка! Давай разворачивай свои оглобли и немедленно! Сей же час! Убирайся с моего двора к своему мужу! И чтоб я тебя такой никогда здесь больше не видела! Без мужа ко мне – ни ногой! Тебя замуж выдали, а ты что тут выдумала… Роздыху у неё нет?! А у меня есть этот роздых-то?! Ты только проснулась, а у меня уже печь подошла! Хлеба надо ставить! А я тут на тебя время должна тратить! А ну марш в свой дом! Теперь дом твой там, где твой муж! И не позорь меня! Убирайся долой с глаз моих!.. И на жалость мою – не рассчитывай! Ишь ты, какая цаца нашлась! К матери жалиться прибежала. А ну! Быстренько пошла прочь с моего двора, пока я тебя ещё батогом не огрела!»

Бросилась я бежать прочь от своего когда-то родного, любимого дома. Добежала до опушки леса и прямо упала лицом вниз в высокую, зелёную, ещё мокрую от росы траву и начала навзрыд горькими слезами заливаться… Да как же это так?! Родная моя мать и вот так, отшлёпав меня мокрым бельём, – выгнала свою родную единственную дочь со двора?! А где приют-то мне найти?! К кому головушку-то прислонить?! Вот так! Моя родная, собственная мать – и со двора… А как же дальше жить-то?! Совет спросить-то у кого? Соседи иль подружки – так ведь и у них своих же дел полно… Как говорят, чужую-то беду я вмиг руками разведу! Но то чужую! А вот свою-то как?! Я головы не приложу…