Он торопился, он бился и выбился из линейной логики, а в самой линейной логике действительно ничего, казалось бы, не произошло; но – всего лишь поменялась очередность! Кар!
Что было раньше: курица или яйцо, бессмертие или смерть, идентичность или хаос? Это очень важно. Ведь человек существует (или – не существует) только в своей в своей очередности (частью в части)… Кар-р!
И не было ли помянутое яйцо (не просто, а как в старой сказке – моделью мироздания) золотым, то есть мертвым? Но вместо того, чтобы сначала обуться (как это было в его обыкновении), Илия Дон Кехана сразу же схватил верхнюю одежду. Причем – он (точнее – именно он, а не отдельное тело его, поворотная точка миров) сразу же это нарушение заметил…Кар-р!
Но! Он мысленно махнул рукой и продолжил нарушать (ибо – видел в этом нарушении свой будущий смысл): стало ему очевидно, что очевидности мира отпускали его! Ему стало ясно видно, что в ритме, слове, гармонии никакая очередность не имеет определяющего значения: он брал все, что первым под руку попадало… Кар-р!
Ему стало ясно: он сам становился своей собственной очередностью: одевшись, только потом он спохватился, что теперь ему предстоит обуваться.
Ведь одежда первая – тотчас (и сама) подвернулась ему под руку!
А теперь ему под ноги должна была подвернуться вторая обувь… Кар-р! Обуваем ноги! Раз уж мы душу снаряжаем в дорогу, где нас ожидает множество ристаний.
Но не тут-то было: неправильность ритма, слова, гармонии, с которыми он выскочил в прихожую, не замедлили сами собой на происходящем сказаться, точнее – сам собой ему под руку (тогда как он в верхней одежде неудобно за ботинком нагнулся) попался уже не просто ботинок, но – полузимний (или – полуосенний) походный башмачок-калигула… Кар-р!
Пространство ему прозрачно намекало: вестимо, все дороги ведут не в Рим (или – Санкт-Ленинград), но в Первопрестольную – за сестрециями или сребрениками.
Вестимо, что все равно Илия Дон Кехана (рыцарь печального образа) принялся за обувь своей души – как своих ног, и не удалось сразу ее нахлобучить! Тем более ему следовало задуматься, ведь солдатское прозвище разнузданного римского императора (именуя собой дорожную обувь) уже многое предвещало.
Как подорожник душу приложить
К дороге, что подошвами натерта!
Дорога, что бездонно распростерта…
И ты ее решил одушевить -
Помочь ей перейти через тебя.
И вот здесь башмачок-скороход (за который схватился Идальго, собираюсь просунуть в него «ступню своей души») оказался зашнурован.... Кар-р! Теперь Илии предстояло расшнуровать место для своей походной души.
Вот они, начатки мироформирования. Пространство и время пластилиновы (ни в коей мере не глиняны – это от Старика; искусство смертные – в преодолении своей искусственной смертности)… Кар-р! В те постперестроечные времена (по сравнении с вакханалией в ноосфере, что наступит лет через двадцать) нравы манипуляторов были ещё вполне патриархально-лубочны.
Правда всё ещё казалась правдой. До пост-правды оставалось время. Потому – сейчас Илия Дон Кехана становился чуть ли не демоном: посредством изменения своей души мог изменить будущее (просто его прозрев – каким быть ему должно); после чего Идальго понимал себя быть призванным вернуться в своё настоящее и изменит уже его.
Постправда понималась как возможность извратить информацию о прошлом (чтобы получить наиболее предпочтительные позиции в настоящем); Илия Дон Кехана оказывался властен над вещами многожды превосходящими: изменения настоящего его не интересовали – он и был «настоящим)… Кар-р!
