Ирен была рождена не воином и не правителем. Ее предназначением было творить красоту и защищать ее. Асэми, сразу увидев суть новорожденной, дала внучке имя-талисман. Рен – водяная лилия, кувшинка. Нежная, с утонченным ароматом, с веером светящихся лепестков, она кажется такой прозрачной и беззащитной на поверхности озера… Но ее сильный и гибкий стебель прячется глубоко в иле, скрывая под ним сокровенный источник происхождения – свои корни.
Родители не соглашались на восточное имя (отец настаивал на чем-то более традиционном), но Асэми была непреклонна. Единственное, на что они уговорили Кудзё, – чуть изменить его. Так Рен стала для всех Ирен. Но для нее самой и для бабушки она навсегда оставалась Кувшинкой на гибком невидимом стебле.
Этот стебель и не дал ей сломаться.
Асэми говорила, что в тайном имени скрыта особая сила. Никому нельзя называть его просто так …
Ирен закрыла глаза и заглянула в себя. Там, в мутной воде пахнущего тиной пруда, чуть изгибаясь от подводного течения, наслаждалась светом кувшинка. Она благоухала, на широкие зеленые листья то и дело садились стрекозы или бабочки. Спокойствие и тишина вокруг.
Рен горько усмехнулась. Никто не узнает ее имени… Никогда.
Она огромным усилием воли заставила веки разомкнуться. Воспоминание о детстве соскользнуло в темную пропасть.
Ирен устремила мрачный зоркий взгляд за край синеющей долины: казалось, что она хочет рассмотреть каждое одинокое деревце, которое смогло выжить на скалистых откосах Великих гор, окружавших Долину.
Камень, на котором она сидела, обладал магическим свойством: с него Долина казалась маленькой, бескрайние просторы, по которым нужно скакать на коне не один десяток дней, можно было окинуть взглядом. Увидеть, сколько в темно-зеленой гуще лесов утопает городов, полей, дворцов и храмов… сколько детей…
«Утопает», – слово резануло, как лезвие.
Ирен знала, что бой будет проигран.
И эта безысходность, лишенная даже крупицы надежды, зарождала в ней незнакомое чувство – чувство отчаяния.
Ньёрк неохотно пощипывал губами мох с камня и черными умными глазами поглядывал на хозяйку. Его длинная грива тоже не поддавалась порывам ветра, как и плащ, и лишь самые тонкие пряди у челки чуть приподнимались. С самого рассвета он послушно переминался с ноги на ногу около этого валуна и терпеливо ждал свою наездницу. Ньёрк как будто чувствовал, что хозяйке необходимо уединение и не мешал.
Время шло. Она все никак не садилась, и мышцы его спины начинали испытывать неприятные покалывания от нетерпения. Конь подошел к хозяйке и ткнулся мордой в ее колено. Его глаза говорили, что ему не терпится понести ее вдоль песчаного берега реки, а потом, оттолкнувшись от воды, помчать по верхушкам леса, чтобы она , и все птицы ей в ответ, цветы переливчатым эхом, затрубил ветер в глубоких дуплах деревьев. Но Ирен безучастно потрепала его гриву.
– Мальчик мой, мы с тобой проиграем сегодня. Пришло время и нам посмотреть смерти в глаза.
Она не отрывала взгляд от сизых очертаний далеких гор, мутное черное облако уже вырисовывалось на горизонте. Ирен вдруг прижала ладони к лицу и нагнулась к коленям. Ньёрк беспокойно обнюхивал ее волосы и жалобно раздувал ноздри, как будто ему было больно дышать. Хотелось плакать, но тело было лишено такой способности много лет назад. И теперь только обжигающие судороги в носу и горле говорили о том, что тело страдает вместе с душой.
