И вот мы уже обсудили всё, что можно и уместно было обсудить, – и состояние национальной системы здравоохранения, и судьбу всех близких и дальних родственников от младенцев до дряхлых стариков, и погоду на два сезона вперёд, и урожай грибов, и цены в местных лабазах, – а разговор всё не заканчивался. Оставалось что-то недосказанное, что явно не давало Тамаре покоя.
Кроме исчерпания всех возможных тем для беседы, имелось и ещё одно, вполне житейское обстоятельство: продукты в двух сумках, что стояли в ногах у Тамары (и ещё две таких же стояли при её молодой родственнице), явно не становились свежее, а наоборот, грозили расцвести какой-нибудь не полезной для организма кишечной палочкой.
И вот уже нам пора бы разойтись по всем правилам дипломатического и бытового этикета, да и просто по всем законам здравого смысла, но что-то держит цыганку, какой-то вопрос, или просьба, или невысказанное соображение… Мне пришлось первым раскрыть карты:
– Тамара, вы хотели меня о чём-то спросить? Так спрашивайте, не стесняйтесь!
Легко сказать – не стесняйтесь. Тамара очень стеснялась, колебалась до последней секунды, переминалась с ноги на ногу, пару раз оглянулась на свою спутницу и наконец решилась:
– Слушай! – сказала она вкрадчиво, взяв меня за рукав. – Ты, как я вижу, человек хороший… Ты уж дай мне, пожалуйста, какую-нибудь копеечку – просто детям на хлебушек…
Вот как они это делают?
* * *
Пока я вёл свой рассказ, мне казалось, что Полозов совсем меня не слушает, и напрасно казалось: как-никак, он был профессионалом своего дела и цепко запомнил все подробности, имена и явки.
– Агалатово, я правило услышал? Так ведь это недалеко отсюда. Может, попробуем её разыскать – всё-таки фигура приметная, а в жизни чего не бывает? Да и тебе, Олег Николаевич, приятно будет: хоть одна живая душа зайдёт тебя проведать.
Невероятно, но Полозову всего за пару часов удалось через свои связи разыскать мою старинную знакомую. Тамара ещё лет пятнадцать тому назад переехала к сыну: тот осел под Ленинградом после службы в армии и обзавёлся собственной семьёй.
Дело было за малым – получить разрешение главврача на посещение клиники гадалкой и её свитой. Когда я изложил свою экстравагантную просьбу, Малик сначала посмотрел на меня поверх очков, а потом долго молчал, словно напрочь забыл русский язык, который так прилежно изучал последние три десятка лет.
– Ты уж будь добр, ответь что-нибудь, да или нет, – не выдержал я. – Дело-то простое, над чем тут думать?
– Да я вот сейчас прикидываю, – ответил наконец Малик, – отменить тебе антипсихотики или, наоборот, увеличить дозу?
– Кончай глумиться над больным человеком!
– Ты знаешь, я после двух десятков лет практики думал, что уже вряд ли чему-нибудь удивлюсь. А с тобой что ни день – то новое открытие.
– Так я не за себя хлопочу, а за Полозова. Не отбирай последнюю надежду у пациента!
– Ты сам-то себя сейчас слышишь? Я даже не говорю, что затея бредовая. А если они что-нибудь сопрут здесь?
– Фу, Малик! Уж от кого, а от тебя я не ждал подобных предрассудков!
– Хорошо, пусть приходят! Вы только с ними не пейте. И без них тоже.
– Да мы и не собирались. Ладно, спасибо тебе! Пойду, не буду отвлекать от работы.
Я уже шёл по коридору, когда Малик крикнул мне вслед:
– И только чтоб медведя с собой не приводили!
Примечание:
1. Марк Туллий Цицерон (106 до н. э. – 43 н. э.), Фёдор Никифорович Плевако (1842–1909), Анатолий Фёдорович Кони (1844–1927) – знаменитые адвокаты, прославившиеся своим красноречием.
