Мария вытерла слезы. За окном виднелись крыши домов, чуть припорошенные снегом, и прохожие куда-то спешащие… А если совсем мысленно втянуться, то Типогон. Как это ни странно, Чуднова любила свою работу и всех этих людей, жужжащих и бурлящих в кабинетах, и струящихся по серым коридорам, после вечерней смены. Она наверняка себе что-то фантазировала, придумывала какой-то сказочный мир, и тогда всё преображалось, потому что иначе, извините, просто невозможно жить! И какой же образ можно придумать, когда находишься во власти тоски и живешь через силу? Мария откинулась на спинку стула и закрыла глаза: «Ну что ж: испытания, так испытания», – прошептала она и, приведя мысли в порядок, вышла из зала и направилась в лабораторию.
4. Операция по удалению смерти
В это время Теремухин, как обычно, пообедав в закусочной, направился в Типогон. Ничего не подозревая он заглянул в ларек, купил бутылку минеральной воды и, окинув беглым взглядом прочие земные радости, двинулся далее.
(Почему именно Теремухин? Мне он никогда не нравился.)
Войдя в здание научно-исследовательского центра ничем несимпатичный Афанасий Юрьевич посмотрел на часы и, обнаружив, что до начала испытания ещё есть несколько минут, ощутил в себе непреодолимое желание зайти в кабинет к покойному Ивану Романовичу и покрутиться во вращающемся кресле. Он не знал, что им руководит чья-то невидимая десница и просто ощущал себя несколько приподнято. Поднимаясь в лифте, он почему-то сказал Людмиле Леонидовне «доброго вам дня» и, достигнув наконец кабинета, вошёл в него и остановился перед компьютером. И теперь самое простое: зайти в засекреченную семью паролями последнюю версию Баланса и нажать кнопку самоликвидации программы. Но не тут-то было. В кабинет, неловко постучавшись, заглянула Людмила Леонидовна:
– Афанасий Юрьевич, я вас, наверное, не так поняла. Вы мне что-то сказали, а я думала, что не мне, т.е. я имела в виду, что конечно не мне, а я подумала… – она вытащила и засунула обратно за ухо прядь волос, – вот я и решила…, и эта чёлка непослушная, простите, у меня очки запотели.
– Ну что вы, Леонелла! Заходите. Я думаю, мы могли бы выпить по бокалу вина, – удивился своей находчивости Теремухин, обычно он сторонился женщин и не планировал никаких отношений даже в своих самых потаённых мечтах. И назвать Людмилу Леонидовну Леонеллой было для него равносильно тому, чтобы явиться на научное заседание в одних семейных трусах с красными сердечками.
– Хотя сейчас, конечно, не время, – осекся шептатель, – Вот только разберёмся с программкой. Сейчас-сейчас: 288361 baku.
– Вы меня пугаете, Афанасий Юрьевич,… но я не боюсь.
– 3322wz… я не могу сосредоточится… ваши потные очки и эта программа… – Теремухин сделал ещё одну попытку сосредоточиться, но с такой женщиной, это было просто невозможно.
– Вы учтите, я слишком одинокая дама и не понимаю азбуку морзе. – Шкряба решительно взяла Теремухина за руку и усадила на диван. Его податливость и сюрреальность во взгляде просто поразили её. Теремухин продолжал преображаться:
– Вы мне всегда нравились, Леонелла, но меня пугала ваша фамилия. Я в своих мечтах пытался изменить её, но получалось только хуже, – бормотал Афанасий Юрьевич, незаметно для себя накручивая на палец прядь волос сорокатрёхлетней, но все ещё такой привлекательной Людмилы Леонидовны.
Где-то в разгаре третьего завитка раздался сигнал, оповещающий о начале испытания «возрастного баланса».
