США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815—1830 - страница 54

Пасос настаивал, что захват острова Амелии Мак-Грегором и Ори являлся законным нападением на вражескую территорию. Такая республика, подчеркивал автор, не стала бы опасным соседом Соединенных Штатов, потому нужды атаковать ее не было. Напротив: «Основание Амелии было школой, где патриотов бы учили подражать героическому поведению, которое эта нация [Соединенные Штаты] показала сорок лет назад». В ответ на упрек об используемых амелийцами средствах, Пасос напоминал, что, например, каперские свидетельства иностранцам выдавал и Франклин в Париже[477].

В ответ рассерженный Адамс составил для президента длинный комментарий к тексту, где указывал, что ни Пасос, ни другие эмиссары Южной Америки не имеют никаких юридических прав представлять кого-либо. Перечисляя доказанные факты грабежей судов, государственный секретарь делал вывод, что Амелия представляла собой не свободолюбивую республику, а разбойничий притон[478].

Естественно, Пасосу не удалось добиться от кабинета Монро извинений и компенсаций[479], зато он более чем удачно использовал свое пребывание в США, чтобы завязать отношения со сторонниками «южных братьев». Вскоре он издаст одно из своих основных сочинений – разобранные нами выше «Письма о Южной Америке».

Неудачами заканчивались и попытки других посланцев латиноамериканских революционеров – венесуэльца Лино де Клементе и аргентинца Мануэля де Агирре (1763–1843) – убедить власти США в необходимости признать независимость их стран. На взгляд Адамса, все они не имели никаких юридических прав считать себя представителями какой-либо власти[480]. Защитнику амелийской авантюры Лино де Клементе было даже отказано в приеме.

Прибывший с комиссией от Пуэйрредона и О’Хиггинса Агирре был принят, но его долгие переговоры с государственным секретарем оказались совершенно бесплодны[481]. В августе Адамс подробно изложил позицию кабинета: «беспристрастный нейтралитет» и выжидание. Соединенные Штаты будут готовы признать независимость Ла-Платы, когда она действительно докажет свою зрелость, например, уладит отношения с Восточным берегом (Уругваем) и Парагваем, утверждал Адамс[482].

Впрочем, хотя за нарушение закона о нейтралитете 1817 г. Агирре пришлось провести три дня в нью-йоркской тюрьме, ему все же удалось купить и снарядить два фрегата для нужд революционеров[483]. Приехавший на смену Агирре упорный уроженец Коннектикута Дэвид Кертис Дефорест оказался, возможно, наиболее настойчивым (и надоедливым) просителем, но и ему не удалось пробить стену скепсиса Адамса[484]. Ситуация, однако, складывалась весьма напряженно: государственный секретарь даже получил письмо, где анонимный доброжелатель советовал ему не выходить на улицу и опасаться «южноамериканских эмиссаров»[485].

В своей аргументации латиноамериканские эмигранты последовательно подчеркивали единство политики Нового Света, развивали «идею Западного полушария». «Наши интересы, как американцев, все одинаковы. Мы смотрим на эту страну, еще не загрязненную интригами европейских кабинетов. Мы смотрим на вас как на братьев», – писал Гуаль Торнтону[486]. Борцы с европейскими метрополиями с готовностью ссылались на события Славной революции 1688 г., закрепившие в британской конституции право народа на восстание[487].

Возможно, наиболее ярким примером такого рода риторики служит протест Пасоса против подавления Амелии, эпиграфом к которому стоят цитаты из Декларации Независимости США. Именно Соединенные Штаты, пишет Пасос, «подготовили путь к освобождению (emancipation and liberty) Нового Света». Южная Америка, продолжал он, «разбила ярмо угнетателей», руководствуясь «примером и заповедями» северного соседа. Значит, конфликт из-за Амелии есть только лишь «несчастливое непонимание», «братские раздоры» (так сказать, заметим в сторону, «спор славян между собою»). Недаром конституция островной «республики» во многом строилась на 70-м выпуске Федералиста