– Хочешь выпить?
– В каком смысле? – От неожиданности я замираю на полушаге.
– Да нет! – резко оборачивается Вероника. – Не подумай чего такого. Выпить – это просто выпить. – Она машет рукой с телефоном в сторону ближайшей ниши. – Здесь мое укромное место. Есть немного рома.
«Слушай, я сейчас не могу. Мне надо идти. Давай в другой раз. У меня срочная работа…»
Все это я хочу выпалить ей в лицо и поскорее выбраться отсюда. Ох, слишком много для одного дня!..
– Долго думаешь, – говорит Вероника. – Ничего страшного я не предлагаю.
Из меня вылезает дурацкий нервный смешок.
– Это трудно, – говорю я.
– Что трудно? Не поняла…
– Трудно предложить мне что-то нестрашное.
– Все равно не поняла… Это здесь…
Вероника входит в нишу, кладет руку на черную кованую дверь и начинает толкать. Ее рука кажется миниатюрной на фоне грубых железных заклепок. Дверь чуть приоткрывается, но больше не поддается.
– Чего стоишь? Давай!.. – сдавленно говорит Вероника, продолжая бороться с дверью.
Я упираю ладонь рядом с ее рукой, дверь с гулким скрежетом распахивается, и Вероника шагает в проем. Призрачный свет ее телефона уплывает во тьму, а потом и вовсе гаснет.
– Что здесь? – спрашиваю я, просто чтобы не молчать. – Похоже на лабиринт Минотавра.
Я не жду, что Вероника как-то отреагирует на мою неуклюжую попытку умничать, но она хмыкает и говорит с иронией:
– Ага, вот ты и догадался, зачем я тебя сюда заманила – скормить Минотавру.
В руке Вероники вспыхивает огонек зажигалки и перескакивает на две свечи, прилепленные на выступах каменной кладки.
В их желтом мерцании я вижу у стены полосатый пружинный матрас. Рядом с ним – пластмассовый ящик и холщовая сумка. На матрасе валяется книга, но ни автора, ни названия не разглядеть. В комнате больше нет ничего – только голые стены, переходящие в сводчатый потолок.
– Дом… – говорит Вероника, глядя вокруг.
– В смысле… тебе негде жить?
– Есть где. Но дом – здесь… Ладно. Это долгая история.
– А электричество тут есть? – спрашиваю я.
– Не знаю, я не нашла.
Вероника берет холщовую сумку, достает из нее бутылку. Под свечами жидкость в бутылке загорается янтарем.
– Ну, выпьем, что ли, раз я обещала. – Кажется, голос Вероники звучит виновато.
Она достает бумажный стаканчик и брезгливо осматривает его, держа двумя пальцами.
– Тьфу ты, раскис… Придется так…
С тихим скрипом Вероника вытаскивает пробку и протягивает бутылку мне:
– Давай…
Я снова теряюсь:
– Это… Сначала ты…
Вероника отпивает из горлышка совсем немного, вытирает губы рукой. Я опять удивляюсь, глядя на ее пальцы – какие они тонкие и хрупкие… Бутылка оказывается у меня. Делаю медленный, осторожный глоток. Жидкость обдает гортань терпким, дымным вкусом, щиплет язык и горло.
– Это не ром, – говорю я. – Виски. И, кажется, хорошее…
– А, все равно, я не разбираюсь, – отвечает Вероника. – Главное, что вкуснее водки. А вино я совсем не люблю.
Вероника садится на матрас, опирается о стену спиной и затылком, прикрывает глаза.
– Извини, я дико устала сегодня… А пить в одиночку не хотелось… Теперь лучше…
– А почему ты задержалась так поздно?..
– Да нет, не поздно. В полночь сменилась. А потом зашла проведать одного мальчишку, поговорить с ним. Он сегодня проплакал весь день, бедняга…
– Алеша? – говорю я.
– Ну да, Алеша. А ты откуда знаешь?
– Отец Глеб рассказывал. Говорил, что это какой-то удивительный ребенок.
– Да, – говорит Вероника, устало прикрыв глаза. – Удивительный… Все они – удивительные. Часто смотришь и думаешь, что любой взрослый на их месте давно бы сдался. А они как-то оживают после каждого приступа и даже, кажется, забывают, что будет следующий, а потом еще и еще…
