Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера. 1929–1941. Книги 1 и 2 - страница 38

. Это был первый в СССР завод с конвейером, но к тому моменту на нем было установлено всего 60 % станков. Вместо запланированных 2 тысяч тракторов завод за третий квартал 1930 года (июль – сентябрь) собрал всего 43, а работавший на заводе американский инженер отмечал, что «после 70 часов работы они начали разваливаться». Советская сталь имела ужасающее качество, медные ленты для радиаторов прибывали такими исцарапанными, что их нельзя было использовать, тысячи рабочих на конвейере впервые в жизни держали в руках болты и гайки. Двое из американских инженеров, которым дали высокую оценку, умерли от тифа, остальные просились домой [262]. Освоение фордовских конвейерных методов требовало времени. Однако 25-летний корреспондент «Правды», вскоре умерший от туберкулеза, с восторгом видел в происходящем «непрерывный поток жизни, если хочешь, конвейер истории, закономерность ее развития в социалистических условиях со всеми срывами, жуткими перебоями, дикостью, грязью, безобразиями» [263].

На собраниях, прошедших перед съездом в учебных заведениях, на предприятиях и в крупных партийных организациях, партийная политика подвергалась резким нападкам [264]. Но, вместо того чтобы попытаться оседлать эти массовые настроения, то есть изображать оппозицию, Рыков и Томский отправлялись на партийные собрания и предупреждали о попытках «мелкобуржуазных элементов в деревне» и «заграничной буржуазии» воспользоваться разногласиями внутри партии. В награду их упрекали на съезде за то, что они недостаточно энергично открещивались от потенциальных сторонников [265].

Бухарин, больной пневмонией, которой заболел и Троцкий, подвергаясь политическим нападкам, уехал в Крым, где сошелся с Анной Лариной; ей было 16 лет, ему – 41 [266]. Нести бремя выпало на долю Рыкова, который, несмотря на то, что ему мешали говорить, снова сознался в ошибках («огромного политического значения»), но отрицал, что когда-либо находился в оппозиции [267]. Во время съезда Сталин писал Наде (2 июля), находившейся в Германии: «Татька! Получил все три письма. Не мог сразу ответить, т. к. был очень занят. Теперь я, наконец, свободен. Съезд кончится 10–12. Буду ждать тебя, как бы ты не опоздала с приездом. Если интересы здоровья требуют, оставайся подольше… Це-лу-ю» [268]. Съезд затянулся до 13-го. Томский, Бухарин и Рыков были переизбраны в Центральный Комитет, который оставил Рыкова в Политбюро. Но Томскому там не нашлось места, а его людей систематически прогоняли с профсоюзных должностей. «Могут сказать, что это нарушение пролетарской демократии, – сказал Каганович делегатам съезда по поводу этих увольнений, – но, товарищи, давно известно, что для нас, большевиков, демократия не фетиш» [269].

Каганович был «выбран» в полноправные члены Политбюро. Ворошилов и Орджоникидзе немедленно отбыли из столицы в отпуска продолжительностью около двух месяцев. 17 июля верный Сталину Киров отчитывался о съезде перед Ленинградской партийной организацией, которую он возглавлял. «Одним словом, – не торопиться, – сказал он, издеваясь над правыми. – Если встанет… вопрос о том, что кулака надо поприжать, – зачем это делать, мы все равно социализм построим и рано или поздно кулак сам по себе исчезнет… Если надо хлебозаготовки проводить, если нужно, чтобы кулак излишки дал, – зачем его прижимать, когда можно цену прибавить и он сам отдаст… Одним словом – правые за социализм, но без особых хлопот, без борьбы, без трудностей»