Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера. 1929–1941. Книги 1 и 2 - страница 49

Сталин в своем выступлении отрицал, что пользовался пустующей квартирой Клары Цеткин в Большом Кремлевском дворце, – ну разве что самую малость, чтобы его не отвлекали телефонные звонки, когда он сочинял свой доклад для партийного съезда. «За период моей работы в этой квартире у меня побывали там по одному разу и в разное время Молотов, Калинин, Серго, Рудзутак, Микоян, – поведал он. – Встречались ли мы иногда, некоторые члены Политбюро? Да, встречались. Встречались главным образом в помещении ЦК [на Старой площади]. А что в этом плохого?» Далее он нечаянно подтвердил заявление Сырцова, объяснив, как на самом деле был устроен режим (впоследствии эти слова были вычеркнуты им из стенограммы): «Иногда какой-нибудь вопрос заинтересует, позвонишь Ворошилову: ты дома? – Дома. Заходишь, разговариваешь» [346].

Итак, Сырцов был прав: Политбюро в самом деле превратилось в фикцию.

Сталин разыгрывал из себя жертву («Пусть оскорбляют. Я привык») и стремился подчеркнуть, что речь идет о серьезном деле [347]. «Собрались школьники, вообразили себя большими политиками и решили поиграть в Политбюро – стоит ли нам тратить время на таких школьников? – спрашивал он. – В иное время и в иной ситуации можно было бы согласиться с такой оценкой. Но в текущих обстоятельствах, когда классовая борьба обострилась до крайности, когда каждая фракционная вылазка против руководства партии усиливает фронт наших классовых врагов, а двурушничество беспринципных людей превращается в самое опасное зло внутрипартийной жизни, – в таких обстоятельствах подобная оценка „лево“-правого блока была бы, самое меньшее, неосторожной». Обвинения в его адрес он назвал сигналом для «всевозможных террористов». Под конец от него досталось и Рыкову: «Ваша должность существует не для церемониальных целей, а для выполнения партийных приказов на повседневной основе. Так ли обстоит дело сейчас? К сожалению, нет… Подобное состояние дел не может продолжаться» [348]. Когда настало время вынести решение в отношении Сырцова и Ломинадзе, Сталин, как обычно, стал изображать умеренность, предложив лишь понизить их статус до кандидатов в члены ЦК. Но собравшиеся уже проголосовали за их исключение из Центрального Комитета [349].

11 ноября 1930 года в советских газетах было опубликовано обширное обвинение в адрес видных ученых и инженеров, якобы основавших подпольную Промышленную партию. Утверждалось, что в нее входит более 2 тысяч человек, которые годами беспрепятственно занимались вредительством в советской промышленности и на транспорте, замышляя в итоге свергнуть режим при помощи иностранной военной интервенции (с участием полудюжины стран) и отдать богатства Украины Польше и Франции, а каспийскую нефть – Англии. «Если враг не сдается, – услужливо писал для «Правды» (15 ноября) Горький из Италии, – его уничтожают» [350]. 25 ноября под софитами в Доме Союзов (бывшем Благородном собрании) перед десятками советских и иностранных корреспондентов на скамье подсудимых предстали восемь инженеров. На советских заводах и в Академии наук прошли митинги, на которых принимались резолюции с требованиями смертной казни. В Москве и других городах сквозь снег маршировали колонны рабочих с лозунгами: «Никакой пощады классовым врагам!» [351] Далее последовали 13 дней угара и громких слов об измене, тщательно освещавшиеся в прессе. Лозунги кампании, включая «Наш ответ классовому врагу – миллионы рабочих в ряды ударников», были утверждены постановлением Политбюро