Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера. 1929–1941. Книги 1 и 2 - страница 53

Условие существования любого авторитарного режима – чувство, что его со всех сторон окружают зловещие враги. Жителей СССР призывали к неустанной бдительности в отношении классовых врагов, якобы мечтавших об иностранной военной интервенции, которая покончит с советским режимом, восстановит капитализм и отомстит за них. В такой обстановке даже самые убежденные социалисты могли быть заклеймены как белогвардейцы, как в 1921 году заклеймили кронштадтских моряков Ленин с Троцким, если бы они выступили против советского режима. Хронические внутренние затруднения наделяли разговоры об измене правдоподобием, газетные сообщения вдыхали в них жизнь, а Сталин всячески раздувал эту тему [376]. Во время разбирательства по делу Сырцова и Ломинадзе он, прервав Микояна, сказал о своих критиках из числа коммунистов: «Теперь они все белогвардейцы» [377]. В тесном контакте с услужливым Менжинским он выработал сценарий на все случаи жизни: правые уклонисты, право-левый блок, вредители из «буржуазных специалистов», заговорщики из военных, связанные с правым уклоном, – и все они имели связи с заграницей и намеревались втянуть страну в войну, отменить коллективизацию, саботировать индустриализацию и устранить его лично [378]. Все замыкалось на нем.

1 декабря 1930 года Сырцов стал первым членом Политбюро, изгнанным из него методом опроса членов Центрального Комитета по телефону, без всякого пленума [379]. На протяжении целого года не состоялось ни одного многодневного пленума ЦК. Один пленум был отложен – возможно, потому, что Сталину нужно было уговорить членов ЦК согласиться на увольнение Рыкова [380]. И сейчас Сталин писал Горькому в Сорренто, сообщая ему о грядущей замене Рыкова на Молотова, отзываясь об этом как о «неприятном деле», но в то же время расхваливая Молотова, который, по его словам, был «смелый, умный, вполне современный руководитель» [381]. Что касается Бухарина, Сталин писал ему 13 декабря в своем уже ставшем привычным лицемерном стиле: «Я никогда не отказывал тебе в разговоре. Сколько бы ты ни ругал меня, я никогда не забывал о нашей былой дружбе. Я не говорю уже о том, что интересы дела требуют от каждого из нас безусловного предания забвению каких-либо „личных“ оскорблений. Мы всегда можем поговорить, если ты того хочешь» [382].

Наконец, 17 декабря 1930 года открылся откладывавшийся пленум, превратившись в последний момент в совместную сессию Центрального Комитета и карательной Центральной контрольной комиссии [383]. На третий день, после того как только ленивый не прошелся по докладу Рыкова, Косиор неожиданно предложил освободить Рыкова от его должности и назначить главой правительства Молотова. Все прекрасно понимали, кто стоит за этим шагом. Предложение было принято единогласно [384]. «До сих пор мне приходилось работать, главным образом, в качестве партийного работника, – заявил Молотов на объединенном пленуме. – Заявляю вам, товарищи, и на работу в Совнарком я иду в качестве партийного работника, в качестве проводника воли партии и ее Центрального Комитета» [385]. Бухарин, тоже выступивший 19 декабря, издевался над собой и своими союзниками и шутил о расправах над богатыми крестьянами и расстреле партийных оппозиционеров, вызвав смех, но все же он оказался на высоте, отважно высказавшись в отношении безумных сталинских планов индустриализации и коллективизации («Разговор становится бессвязным. Я глубоко сожалею об этом, но это не моя вина»)