Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера. 1929–1941. Книги 1 и 2 - страница 96

Существовала политическая сила, способная дать отпор нацистским штурмовикам на улицах, – коммунисты, но они активно вели линию на подрыв веймарской демократии, даже понимая, что тем самым играют на руку нацистам. Посредством Коминтерна Сталин требовал борьбы не на жизнь, а на смерть, но – с социал-демократами. «Социал-демократическому лесу не скрыться за нацистским деревом», – предупреждал вожак немецких коммунистов Эрнст Тельман [808]. Вся катастрофичность коминтерновской политики «социал-фашизма» стала очевидной на ноябрьских выборах 1932 года, когда немецкие коммунисты набрали почти шесть миллионов голосов, а социал-демократы – более семи миллионов, в то время как за нацистов было отдано 11,7 миллиона голосов. На единственных свободных и честных выборах в июле 1932 года нацисты получали больше голосов, чем коммунисты и социал-демократы вместе взятые [809].

Многие коммунисты считали нацизм, который они называли «фашизмом», последним этапом кризиса «монополистического капитализма», и, соответственно, потрясения Германии в конечном счете должны были способствовать успеху их дела, а это означало, что они должны были быть готовы взять верх над своими соперниками в левом стане [810]. Некоторые коммунисты даже приветствовали приход нацистов к власти, но только не Сталин [811]. Все же он, похоже, недооценивал Гитлера, как недооценивали его многие (хотя и не все) современники. Исходя из классового анализа, он видел в Гитлере и нацизме порождение финансового капитала и полагал, что определять политику государства и впредь будут германские милитаристы. Секретное советско-германское военное сотрудничество сворачивалось [812]. Но Сталин надеялся на его возобновление [813]. Вернер фон Бломберг, сыгравший известную роль в назначении Гитлера канцлером и оставшийся при нем военным министром, дал понять советскому посольству, что «об изменении советско-германских отношений не может быть и речи ни при каких условиях» [814]. Тем не менее привлекательность нацизма для немецких рабочих была очевидной, а его мощный идеологический радикализм метил в Советский Союз [815].

Пока нацисты отмечали приход Гитлера к власти, сталинский режим провел Первый всесоюзный съезд колхозников-ударников (15–19 февраля 1933 года), на который прибыло более 1500 делегатов, почти 900 из которых не занимали никаких бюрократических должностей и половина из которых не были ни коммунистами, ни комсомольцами. Они удостоились почестей за успехи в труде [816]. Каганович выступил перед ними в простонародном духе, цитируя крестьянские пословицы, но в то же время восхваляя жестокие меры против расхитителей социалистической собственности как «великий закон». Он хвастался, что в стране создано 200 тысяч колхозов и пять тысяч совхозов, утверждая, что лишь коллективизация сделала возможной индустриализацию и предотвращение иностранной военной интервенции [817]. Один колхозный бригадир на вопрос Кагановича о том, стало ли при колхозной системе лучше, ответил: «Оно, конечно, сейчас лучше… Но как-то я раньше вроде сам себе хозяином был, а теперь я не хозяин» [818].

В последний день работы съезда уже и сам Сталин, тоже державшийся по-простонародному, сослался на библейское изречение «кто не работает, тот не ест», но дал обещание, что у каждого колхозника будет по корове. (Продолжительные аплодисменты.)