Беликов растерянно смотрел на сержанта.
А по ним уже стреляли, хотя пока им удавалось скрываться от пуль за стволами деревьев.
Беликов протянул диск для ППШ.
– На, мне одного хватит. И гранаты.
Овчаров посмотрел ему в глаза и сказал, вкладывая в слова особое значение:
– Одну оставь себе. Ты меня понял?
– Понял…
– Время теряешь, – оборвал сержант, обнял друга и подтолкнул его в ту сторону, с которой они только пришли.
Немцы были уже близко. Сколько их? Не меньше взвода. Ну что ж, это ещё терпимо. Две гранаты да три диска к ППШ.
Прячась за деревьями, он пробрался к небольшой воронке, спрыгнул в неё и замаскировался.
Теперь немцы видели только убегавшего от них Беликова.
Послышались гортанные команды. Овчаров неплохо понимал по-немецки. Говорить бойко не мог, но понимать – понимал. Немецкий офицер приказывал своим:
– Красный юнкер, красный юнкер. Живым взять.
«Вот оно что. Живыми мы нужны им. Ну уж дудки, не получите».
Цепь рассыпалась, и немцы скучились, что облегчало задачу. Подпустил ближе и короткими очередями срезал одного за другим троих. Офицера не достал, потому что мешали деревья. Он был позади цепи, подальше.
Немцы открыли огонь наугад, не успев определить, откуда он стрелял.
Овчаров начал считать. Досчитал до двадцати и сбился, потому что они постоянно перемещались.
Дал ещё несколько очередей. Но на этот раз свалил только двоих. Остальные быстро залегли и открыли беспорядочный ответный огонь.
Офицер снова потребовал, чтобы взяли живым. Стало ясно, что плен станет не только позорным, плен станет страшным.
«Но что это я о плене? Нет. Мне нужно выполнить задачу. Мне нужно прорваться к своему полку. Ну, погодите».
Он осторожно осмотрелся и заметил ещё одну воронку. Сменил диск. Дал очередь с прежнего места, но залёгших достать уже было трудно. Быстро перевалился через край воронки, скрылся за большим деревом, от него перебежал к другому, затем нырнул в мелколесье и снова затаился.
Немцы, понукаемые командиром, поднялись и пошли в сторону прежней его позиции, ведя огонь поверх неё. Всё ближе и ближе…
Овчаров взял на мушку офицера, прицелился тщательно. Но тот быстро перемещался и можно было промазать. Тогда он громко вскрикнул, словно получил ранение, и затих. Офицер остановился, осматриваясь, и тут же был сражён, причём надёжно, наповал, потому что Овчаров выпустил в него, не сразу упавшего, три короткие очереди. Ведь из каждой очереди могли попасть в цель одна, максимум две пули, поскольку ствол автомата ведёт в сторону из-за отдачи. Остальные же пули просто создают высокую плотность огня и могут сразить даже тех, в кого автоматчик не целится специально.
Немцы загалдели. Двое подбежали к офицеру и тут же были сражены Овчаровым.
«Теперь живым брать не станут… И то хорошо. А что хорошо? В полк мне приказано прорваться, в полк. Как-то надо их обмануть. Но как?»
Он снова сделал перебежку и оказался на опушке, на краю балки, ещё недавно разделяющей полосу обороны дивизии и участок обороны полка.
Увидел, как Беликов поднимается из балки уже на противоположной её стороне, но тут услышал шорох. К нему спешили немцы. Он встал за дерево и бросил в их сторону гранату, но появилось несколько солдат уже с другой стороны. Снова точный бросок гранаты, и снова крики и стоны.
Всё стихло, и он попробовал продолжить путь по краю балки. Впереди был густой кустарник, и хоть не лето, но всё же укрытие. Сделал перебежку.
