Сталинград: дорога в никуда - страница 4

Иван, присев на корточки рядом с соседями перекурить в очередной раз, и кивая на вырытый окоп, и похлопывая ладонью по стенкам, шутил:

– Как отцу родному сделал. Всё на совесть. Сто лет простоит, не оплывёт, не рассыплется.

Сладкий дымок потянулся по окопу. А Иван продолжал:

– Вот роешь, роешь. Спина не разгибается, а всё роешь. Только обустроился, только собрался пожить. Нет. Собирай манатки и дуй в другое место. И снова-здорово. Сколько я за этот год земли перевернул, страшно сказать. На всю жизнь накопался, думал, на войне легко будет: пострелял, каши поел – и лежи, отдыхай. Ан нет. Тут только и узнаешь, почём фунт лиха.

Все понимали, что пока Иван не выговорится, не успокоится:

– Вот дома какое-никакое дело сделаешь, а стоишь и любуешься. А тут вроде и дело нужное – окопы, а сердце не радуется. Почему так?

Никто не ответил, да и слушали Ивана вполуха, а он гнул своё:

– Потому что делаем не для жизни, а для войны. А для неё, как не делай, всё плохо, потому что в войне ничего хорошего нет.

И все понимали. Что это усталость не даёт покоя Ивану.

Всем, как и ему, хотелось залечь, а утром поесть каши и покуривая поглядывать в сторону запада, ожидая немецкого наступления.

Хорошо бы перед сном не то чтобы помыться хотя бы до пояса, а хоть бы умыться. Да разве это случится? Здесь в голой степи вода – редкость. Лишний глоток не сделаешь, не подумав, будет завтра вода или нет.

А потому, завернувшись в шинель и сунув под голову сидор, решил поваляться с закрытыми глазами.

Лейтенант, осматривая произведённую работу, наткнулся на лежащего Ивана. Работа была сделана чисто, без изъянов, придраться не к чему, не окоп, а загляденье. Хоть комиссию из Москвы вызывай.

Но лежащий Иван нарушал единообразие, ни одна офицерская душа не могла нормально существовать при виде такого. В их офицерском разумении солдат должен быть постоянно занят: копать, чистить оружие и опять копать, поэтому лейтенант язвительно спросил:

– Отдыхаем?

Иван, не открывая глаз и не желая вступать в бесполезные споры, думая, что это кто-то из их взвода шляется без дела туда-сюда, сказал не вставая:

– Бодрствуем.

И ничто не могло заставить его подняться: ни дальний грохот батарей, ни гул самолётов. Но стоит крикнуть: «Немцы!» – и расслабленности ни в одном глазу.

Но полдня нежданно прошли тихо, и только беготня лейтенанта нарушила эту умиротворенность. И его же нервный крик: «Встать, смирно!» – вывел Ивана из себя. Он открыл глаза и понял – надо вставать. Нехотя поднялся, отряхнулся, посмотрел на небо, на голую степь – не на ту, с буйством донника, а на полынную, ржавую – август как-никак. И подойдя строевым шагом к стоявшему подбоченясь лейтенанту, доложил:

– Рядовой Зайцев отрытие окопа закончил. Жду дальнейших приказаний.

Лейтенант уже хотел приказать, что копаем отсюда и до заката. Но нежданно притащили еду. И он переменил своё решение дать какое-нибудь задание Ивану, а сосредоточился на предстоящем обеде.

Перловая каша с тушёнкой, большая редкость, порадовала немного отдохнувшего Ивана. Тут главное – быстрей съесть, а то ветер налетит, поднимет пылищу и скрипи на зубах песком.

Погуляв по окопу туда-сюда, раз лежать не полагалось, Иван Зайцев подумал, хорошо бы блиндажик соорудить, да где лесу-то найти. Тут на сто вёрст путного куста не найдёшь, а про дерево говорить не приходится. Крыша над головой была бы кстати. И посетовав на невыполнимость задуманного, Иван, чтоб больше не раздражать непосредственное взводное начальство, пристроился на приступочке чистить ружьё. И при этом он изредка приподнимался и посматривал в сторону немцев.