– А ну, тихо!!! – не выдержав перебранки, рявкнул Батя. – Сами потом будете разбираться, кто кого обидел и кто кого бросил. Не о том речь. Ты, девочка… Как тебя звать-то?
– Литой ее зовут, – вмешался барнец.
– Хорошо. Ты, Лита, человека айшасианским шпионом обозвала. Ты понимаешь, что за свои слова отвечать нужно?
– Я готова ответить. Перед любым судом! Это табачник Корзьело из Аксамалы. Он пособничал айшасианам. Передавал записки в нашем борделе, а когда мы случайно раскрыли его, сбежал! – Губы Литы дрожали, она сжимала кулачки, но в глазах сверкала такая решимость, что Емсиль поверил в ее слова сразу и безоговорочно.
Да и Батя крякнул, расправил сгибом пальца топорщившиеся, словно у кота, усы, кивнул:
– Ну, ладно… А кто подтвердить может?
Девушка на мгновение задумалась. И вдруг просияла:
– Фрита Эстелла может! Фрита Эстелла, почему вы молчите? Ведь вы можете подтвердить? Фрита Эстелла?
Бордельмаман холодно взглянула на нее. Пожала плечами.
– А почему я, собственно, должна что-то подтверждать? – высокомерно произнесла она. – Мало ли что кому взбредет в голову?
– Но как же так? – опешила Лита. – Ведь мы тогда… И Флана, и Мастер, и Кир…
– Ничего не знаю! – отмахнулась Эстелла. Развернула плечи, отчего грудь еще соблазнительнее обрисовалась под тонкой шерстью платья, обратилась к сержантам: – Могу я говорить с офицером?
– Дык… с офицером? – замялся Дыкал. Бросил извиняющийся взгляд на Литу – мол, видишь, как оно бывает в жизни. – Есть у нас офицер. Дык… почему не поговорить?
– А с этими что будем делать? – вмешался Емсиль, опасаясь, что беседа сейчас пойдет по совершенно другому руслу и о сказанном Литой забудут. Он ей почему-то верил. Не водилось за русоволосой простушкой привычки обманывать, выдумывать небылицы, а уж тем более обвинять кого-либо впустую. Не могла она оговорить человека, зная, что ему за это придется отвечать перед законом, даже если этот человек трижды подлец и мучитель. Ведь не назвала же она шпионом и предателем родины Скеццо? Или Тюху, который порол ее только что? Значит, был повод.
– Ну, этого я бы вздернул для пользы дела, – Батя махнул рукой на Скеццо.
– Так нельзя! – возмутился вельзиец. – Эт-то… А как же суд?
– А по закону военного времени, – нехорошо оскалился Батя.
Скеццо зарычал и попытался вскочить на ноги. На плечах у него повис Тюха и, выкрикивая как сумасшедший: «Из-за тебя все! Вот тебе! Чтоб ты пропал!» – принялся тузить вельзийца тяжелыми кулаками. Сцепившись, как два кота, они покатились по траве. Мелькали локти, колени, кулаки. Щербатый, несомненно более опытный в рукопашных схватках, сопротивлялся умело и отчаянно, но ему мешало раненое плечо.
Невольные зрители отнеслись к потасовке по-разному.
Бордельмаман, брезгливо поджав губы, отвернулась.
Алана схватила за рукав Емсиля и прижалась к нему, дрожа всем телом. В ее глазах плескался самый настоящий ужас. Как у перепелки, завидевшей ястреба.
Рилла и Лита, позабыв о том, что совсем недавно спорили и едва не поссорились, азартно наблюдали за дракой. Даже перешептывались. Емсилю почему-то показалось, что они заключают пари: кто кого, как крестьяне на петушиных боях.
Табачник Корзьело переступил несколько раз вбок короткими шажками, намереваясь, скорее всего, дать деру. Батя, заметив его попытку, покачал головой и красноречиво повел арбалетом. Полукровка вернулся на место, застыв с опущенными плечами и склоненной головой, всем видом выражая покорность судьбе.
