Один из янычар, стоящих на страже, передал шаху бурдюк вроде тех, что мы используем в военных походах. Мурад отхлебнул из бурдюка, как мучимый жаждой воин после битвы, вытер бороду и передал его мне.
– Предполагаю, что в Демоскар. – Я сделал глоток. Там оказалась обычная вода. Даже когда мы оба были молоды, я никогда не видел, чтобы Мурад пил что-либо, кроме воды или молока. В отличие от отца и брата. – С пятью сотнями кораблей они возьмут портовый город за день, а еще через несколько дней двинутся по земле к Костани.
Шах поморщился, словно мои слова больно стегнули его.
– Наша армия – лишь тень той, которая была при моем отце. Я был глупцом, когда послушал советчиков, трусов, вроде Эбры. «Лучше построить десять больниц», так он говорил, – сказал шах тоненьким голоском, изображая Великого визиря. – «Вы станете народным героем. Люди будут вас обожать». А на самом деле люди полюбят императора Крестеса, когда он заставит их склониться перед своими проклятыми идолами.
Я воспользовался моментом, чтобы затянуться дымом со вкусом вишни.
– Они не доберутся до Костани. Никто не желает склоняться перед крестескими идолами. Мы будем сражаться до последней капли крови.
– Чего в наши дни стоит кровь? Когда шахом был мой отец, все были воинами. Он повел нас через Тесный пролив в Юну, покорять крестеские города, и на юг, за Сир-Дарью, в Аланью. Крестеские императоры пачкали простыни при одной только мысли о воинах из Сирма.
Каждое его слово навевало воспоминания о моей службе шаху Джалялю – и сладкие, и горькие. Но слишком часто воспоминания вызывали уныние.
– А после смерти вашего отца эти великие воины начали убивать друг друга.
– Лучше хоть кого-то убивать. Лучше точить сабли каждый день и быть готовыми убивать. Считаешь меня кровожадным? Я говорю это, чтобы предотвратить еще большее кровопролитие, которое случится, когда вторгнутся крестесцы. Посмотри на нас. Маги сидят в своих святилищах и затуманивают мозг песнопениями и вращением. Надеюсь, ты не пил их чай.
Я прикусил язык.
– А воины? Только посмотри на наших воинов. – Он ткнул в мою сторону открытой ладонью. – Самый великий из них скрывается в захолустной деревне и развлекается, стуча по наковальне. Что нам нужно, Кева, так это причина сражаться, масштабнее их причины. Не забывай, что Костани – священная земля для крестесцев. – Напряженными пальцами шах Мурад потянул за край бороды, тронутой сединой. – Твоя жена Лунара была из тех воинов, в которых мы сегодня нуждаемся.
От одного упоминания ее имени время остановилось. Говорить о Лунаре – все равно что вернуть ее.
– Вы хорошо ее знали?
Шах Мурад ухмыльнулся и кивнул.
– Только не бросайся на меня, ладно? Я бы взял Лунару в наложницы, будь у меня хоть толика разума. Она была львицей, и вместе мы воспитали бы выводок царственных воинов, таких как Утай и Темур, которые сковали это государство на крови и железе.
Я разозлился.
– Вы же шах. Так почему же не взяли ее в наложницы?
– Потому что я видел, как ты на нее смотришь, видел, как она смотрит на тебя, и понимал, что не смогу править без головы.
Я хохотнул. Его слова о Лунаре оживили ее в памяти. До чего же удивительная женщина; словно Лат создала ее из глины другого мира. Ее волосы сверкали ярче чистого золота, но кожа загорела от тренировок на солнце, а маленькие ладони огрубели, сжимая рукояти сабель.
Через комнату прошел янычар, зажигая свечи и замысловатые висячие лампы, так что стало светлее.
