А сейчас эта память хранит оргазмы, которые на нем получала Иришка… Правда, зная скромный размер и «оперативность» моего благоверного, в правдоподобность её восторгов, которые я имела счастье самолично услышать у входной двери, а через пару мгновений после услышанного- и увидеть, вызывала сомнение…
Вот эти мысли меня и терзали, когда муженек продолжал свою женоненавистническую тираду, натягивая барахло, будучи застуканным. Оказывается, и пару набранных за зиму килограммов на мне очень сильно видны. Их, конечно же, можно было бы и «простить», как он выразился, если бы только не тотальная утрата женского интереса с моей стороны к его драгоценной персоне.
«Баба, замужем за работой, не нужна никому!»
Вот с таким умозаключением он съехал с нашей квартиры, оставив меня один на один с разбитым семейным кораблем и ортопедическим матрасом, который теперь хотелось выкинуть.
– Ольгааа, ау, ты меня слышишь?– вырывает из хаотичных воспоминаний Вера Степановна,– домой когда?
У нас очень хорошие отношения с начальницей. Еще бы. Я ее главный и лучший менеджер по продажам, верховожу остальными. Никто так мастерски не втюхивает богатеньким буратинкам люкс-путевки во все концы света. Я это и правда умею. Мне кажется, заставь продавать меня туры в Афганистан, я и то справлюсь на ура…
–Не хочу домой…– искренне отвечаю я,– на работе хоть немного ухожу от реальности…
На самом деле все далеко не просто. Мой муженек, гордо подобравший свои в страсти скинутые трусишки, сначала ушел с голым задом, а потом вдруг опомнился. Иришка, судя по всему, не зря так рьяно имитировала оргазмы. В бой так в бой, до победного конца… Понять отчасти даже можно, хоть какой-то конец в этой истории ведь должен быть победоносным… Так что спустя две недели мой Пашенька, явно по науськиванию своей полюбовницы, материализовался на пороге с судебным иском на раздел имущества. До последнего носка решил делить совместно нажитое, упырь.
А мне больно… Больно, что половина вложенного в эту квартиру – это мои премиальные, которые идут мимо белой кассы из-за предприимчивости Веры Степановны, ужасающейся размерам налогов всякий раз, как месяц подходит к концу и она подсчитывает заработанные легкие миллионы в том числе и на моем горбе. Нет, я не жалуюсь. Премии у меня всегда были хорошие, вот только доказать то, что это мои деньги в суде, я не могу… И что я их вкладывала в квартиру- тоже… Для суда он вложил больше… Мне полагается не более тридцати процентов стоимости. Я не хочу лишаться квартиры, которая может уйти за копейки, но… и таких денег выкупить у меня долю идиота-муженька тоже нет!
А еще я просто не могу принять тот факт, что любимую квартиру, которую я так долго и упорно строила, в которую вложила столько себя, придется разменивать и съезжать… И главное, куда съезжать?! Тридцати процентов хватит на паршивую однушку в самом непрестижном районе города…
Самое обидное, что даже если бы я выиграла сегодня лотерею, козел из вредности не дал бы мне возможности выкупить свою долю…
– Бывший совсем закрутил гайки… Наверное, с квартирой все-таки придется расстаться…– вылетает из меня тяжелое признание,– прихожу туда каждый вечер- и больно становится… Сердце кровью обливается, что придется расстаться с главным детищем своих трудов за столько лет…
Вера Степановна глубоко вздыхает. Подходит к высокому офисному шкафу с глухими дверцами и среди вороха папок достает хорошо всем известную заначку. Десятилетний армянский коньяк, преподнесенный нам месяц назад одним богатеньким клиентом из солнечного Еревана.
