В ее глазах стоял страх и едва сдерживаемые слезы.
Я промолчала, не зная как признаться Настасье в том, что ничего не вышло. Но оказалось, что она и сама все поняла. Руки девушки безвольными плетьми повисли вдоль резко сгорбившегося тела. Расширенными глазами уставившись в одну точку, она пробормотала:
– А я знала… Чуяла, что мой конец уже близко…
Сердце угодило в тиски совести. Как-то разом стало стыдно за собственные переживания, кажущиеся нелепыми на фоне того, что грозило девушке. У меня есть хоть какой-то шанс… А у нее? У нее и других русских девушек, что попадут в гарем. У них не было шанса на спасение. Ничего не изменится. В улусе так и продолжат раскидывать по степи тела русских наложниц, продолжая сетовать на высшие силы, что губят их души.
Я не могу уйти просто так… Ничего не сделав. В конце концов, что изменится если я вернусь домой на неделю позже?
Надеюсь, что ничего, потому как решение было уже принято.
– Прекращай впадать в уныние, – решительно произнесла я, – Каан не отказывался нам помочь. Он только сказал, что едва мы окажемся вне гарема без его защиты, то воины тут же примут нас за добычу, и вот тогда уже жизнь действительно не побалует радостными деньками.
Настасья задумчиво затеребила дрожащими пальцами косу, превращая идеальное плетение в потрепанную мочалку. Она упорно пыталась найти в моих словах положительный подтекст, но он все не находился.
– Ерден сказал, что лично займется поиском убийцы, – не моргнув, соврала я, – Ты что, не веришь в нашего каана?
И козырь определенно сыграл.
Глубоко возмутившись моими словами, Настасья мгновенно выпрямившись, воскликнула:
– Я никогда не сомневаюсь в господине!
Я даже невольно вздрогнула, опешив от такой бравады.
Удивительно… Как Хан умудряется вызывать у девушек такую безусловную любовь несмотря на все свои злодеяния? Ну по крайней мере у русских девушек… Настасью ведь тоже украли, забрали как трофей, но она смотрит на него почти как на бога. Почему?
– За что ты его полюбила? – спросила я, конечно же раньше чем подумала. Язык мой – враг мой. Однако отступать уже не было смысла, поэтому пришлось добавить, – Как ты смирилась со всем этим? Другие женщины, жестокость, жизнь в рабстве…
Настасья слегка нахмурилась, но уверенности в своей правоте не потеряла.
– А как иначе? У меня было лишь два пути – на плаху или же в его постель. Если хочешь жить, то проще придумать себе сказку и поверить в нее, чем пытаться изменить то, что все равно останется неизменным. Думаешь мне не больно было смотреть как он входит в твою юрту под покровом ночи? – девушка затравленно усмехнулась, – Да я все глаза проревела. Но, что я могу? Я уже позволила себе полюбить его. Полюбить несмотря ни на что. И обратного пути нет. Ты вскоре поймешь… Это как омут, затягивает все глубже и глубже. Сначала потонет совесть, затем стыд, а вместе с ним и честь. Вот и все… Ты уже на дне и выплыть не получится.
Спрятав за ресницами хмурый взгляд, я невольно подумала о том, что моя любовь к Хану развивается по тому же сценарию. Вот только я не готова придумывать себе сказки о вечной любви, которые будут поддерживать во мне хоть какое-то подобие жизни. У меня в отличие от Настасьи есть шанс на свободу. Нужно лишь избавиться от этой больной любви. Вырвать с корнем, да так, чтобы ни частички не осталось.
Сморгнув одинокую слезу, девушка печально качая головой, протянула:
