Наш блок находился в пятнадцати минутах ходьбы от отделения. Когда-то в семье шутили по этому поводу, а потом перестали… Мы поднялись на третий уровень, отец приложил к замку рабочий пропуск. Он часто использовал его вместо ключей – карта главного инженера была универсальной и открывала на «Колхиде» любую дверь. Я протиснулась мимо выставленных в прихожей чемоданов, упакованных для надёжности в чехлы, и принялась стягивать кеды, зацепившись носком за пятку. Шаттл на Землю отправлялся в пять утра, родители заранее сложили вещи. Сестра, судя по грохоту выдвигаемых ящиков и бодрому топоту, доносившимся из нашей комнаты, собиралась прямо сейчас. Я ленилась до последнего, рассчитывая заняться рюкзаком перед сном.
Мама, очень красивая с причёской волнами и в длинном платье, вернулась с праздника раньше времени и теперь стояла перед зеркалом в спальне, снимая и складывая в шкатулку серьги. Услышав жужжание вставшей в пазы двери, она захлопнула шкатулку и на некоторое время осталась стоять неподвижно, опустив ладони на крышку.
– Мам, можно я возьму Дашину куртку, раз она с нами не едет? – В коридор высунулась Маша, младшая сестра. Под мышкой она сжимала мою любимую джинсовую ветровку с аппликацией на спине в виде китайского дракона.
– Можно, – равнодушным тоном ответила мама. Она всегда всё разрешала Маше, особенно не вникая в суть просьбы. Только за последние полгода сестра угробила мои туфли и опустошила флакон духов, присланных тётей на день рождения. Все мои возражения разбивались об аргумент «не жадничай, ты же старше».
– Нельзя! – Прыгая из-за неснятого кеда на одной ноге, я дёрнула ветровку за подол, попытавшись вырвать её из цепкой хватки. И только тогда до меня дошла суть диалога…
Мой билет был сдан. Двухместный номер в отеле для нас с сестрой обменян на одиночный. Соседка тётя Люба обещала заглядывать в гости каждый день и слать родителям доклад. Я пыталась что-то объяснить, изображая жестами, как ползла по роботу и героически подстригала подругу… Но все мои доводы тонули в холодном молчании отца и безразличии мамы. Не удивлюсь, если всё это время она думала о мутациях своих дурацких роз, воспринимая скандал как природный шум вроде завывания ветра. Или плеска волн, которые я не увижу…
Поняв, что оправдания бесполезны, я смолкла на полуслове и убежала в комнату. Где бросилась на кровать, отвернулась к стене и лежала так долго-долго, отстранённо слушая привычные домашние звуки. Вот на кухне пропищал синтезатор, заскрипели по плитке отодвигаемые стулья, из бойлера полился кипяток – родственники как ни в чём не бывало уселись есть. Маша щебетала без умолку, отец, судя по голосу, к концу ужина оттаял и повеселел. И даже мама добавила пару фраз о долгожданном отпуске на море. А я лежала, ощущая, как в груди разрастается непонятная дыра, засасывающая в себя эмоции, желания и мысли. Не хотелось ни двигаться, ни слушать музыку, ни говорить.
Памятуя о раннем подъёме, после ужина семья отправилась отдыхать. Перед сном заглянул в комнату отец. Я думала, чтобы забрать смартфон. Но вместо этого он сдёрнул со спинки кресла рюкзак и вывернул его наизнанку, высыпав содержимое на ковёр. Я продолжала лежать, закинув руки за голову, и пялиться в потолок. Отец наклонился, разворошил всякую мелочь вроде заколок со стикерами и пачки жевательного мармелада и выудил из-под блокнота дубликат своего рабочего пропуска. Щёлкнув по куску серебристого пластика, так что тот завибрировал, он бесцветным голосом произнёс:
