Джеймс расправился с одной сосиской и принялся за вторую.
– Итан никогда не был милашкой, – сказал он, чавкая. – Так уж сложилось, что за него всегда краснеют другие.
Она кивнула.
– И ты тоже?
– Часто, – подтвердил Джеймс.
– Почему же ты с ним общаешься?
– Он мой лучший друг.
Марни вцепилась в чашку, понуро уставившись на темный напиток.
– Почему ты не пьешь?– поинтересовался Сандерс.
– Не хочется.
– Не огорчайся из-за Ита! Он просто придурок. Трудное детство и все такое.
Марни тотчас подняла на него глаза:
– А что случилось с ним в детстве?
Сандерс захрустел тостом:
– Его воспитывал отец, а он далеко не самый милый человек на свете.
– А мама?
– Кажется, она уехала.
– Куда?
– Я не знаю! – вспылил Сандерс. – И вообще, это не слишком уместно обсуждать за его спиной!
Разговор не клеился. Сандерс смотрел в ее тарелку, а потом сказал:
– Ты ничего не съела.
– Не хочется.
Марни молча цедила кофе. Когда на дне чашки осталась лишь коричневая жижа, она поднялась из-за стола.
– Куда ты?
– У меня есть дела, извини.
Она неопределенно махнула рукой, говоря то ли «Пока», то ли «Отвали».
Завтрак Итана заключался в выпитой наспех чашке кофе и надкушенном сэндвиче. Перекусив, он схватил «Старфайер», подключил к усилителю и с заново разгоревшимся энтузиазмом заиграл ночную песню. С каждым новым аккордом его охватывал все больший восторг. Если представлять песню, как дорогу, то песня Итана была витиеватым хайвеем. Дорогой сквозь пустыню. Трассой из компьютерной игры. Она была идеальной.
В это самое время Джеймс Сандерс, закончив поглощать двойную порцию завтрака, шел проведать блондинку. Он не стал подниматься на лифте. Размеренно шагал на четвертый этаж по лестнице.
«Капри» побывала вчера на мойке. Она сияла как гитара Итана, так что теперь Джеймсу было не стыдно позвать девушку прокатиться. Они могли бы заехать в кафе где-нибудь в центре и заказать мороженое. Сандерс подумал, что ей понравится арахисовое. Он бы попросил официанта посыпать десерт двойной порцией орешков.
Преодолев последний лестничный пролет, Джеймс попал в длинный узкий коридор. Он не смотрел на номера дверей, так как точно знал, что дверь Марни – десятая слева. Вместо этого его взгляд приклеился к выцветшему ковролину. Он шел, отсчитывая шаги, словно под метроном: «Раз и, два и, три и, четыре». Наконец он оказался у нужной двери. Табличка с надписью «409» смотрела на Джеймса сверху вниз. Он сделал глубокий вдох, за время которого его мысли унесло, будто в голове прошелся порыв ветра. Перед его глазами успело промелькнуть арахисовое мороженое, чистенькая красная машинка и улыбка Марни.
Он постучал в дверь. Несколько секунд спустя блондинка открыла, растрепанная, с карандашом за ухом, очень красивая.
– Джеймс?
– Марни, я, – Сандерс замялся, но все же взял себя в руки, откашлялся и улыбнулся. – Я просто зашел тебя проведать, ты отказалась от завтрака и выглядела подавленной. Хочешь, я поговорю с Итаном, если это он тебя расстроил?
– Все в порядке, – сказала она. – Это я сама виновата. Просто встала не с той ноги.
– Понимаю, – улыбнулся Джеймс. Он соврал. Он не понимал ничего.
Марни кивнула, и Джеймс почувствовал, что сейчас может сделать то, о чем пожалеет.
– Кстати, – продолжил он непринужденно, – я вчера машину помыл, она выглядела как дерьмо, но теперь вполне себе. И я подумал: «Да на ней не стыдно и в центр поехать!».
– Ты собираешься сегодня в центр? – выпалила она, буквально впившись взглядом.
