Как в фигурном плавании, мы вышли на поверхность одновременно. Когда мыслительная способность вернулась ко мне, первое, что пришло в голову было:
– Что же это за словесная прелюдия у нас была? Ведь мы оба почему-то ссылались на исполнение «Федры», где зрелая пылкая женщина стремится к соединению с юношей-пасынком, противящимся ее страсти. У нас же разыгрывалась обращенная ситуация.
И я, старик, сохраняя мотив кровосмесительства, произнес:
Иди, никто тебя не тронет,
На грудь отца в глухую ночь
Пускай главу свою преклонит
Кровосмесительница-дочь!
Она все понимала с полуслова. Она качала головой. Она протестовала. Она отвергла оба варианта.
– Давай так, – сказала она, —
Клянусь… – о матерь наслаждений,
Тебе неслыханно служу,
На ложе страстных искушений
Простой наемницей всхожу.
– А, – понял О., – «Египетские ночи»! Пожалуй! Согласен!
И ему пришло в голову затеять с ней игру, проходя сцены из мирового классического репертуара: она представилась ему равной по эрудиции и приспособленной для такой игры.
– Вы великолепная, чудная женщина. Великолепная, чудная! Здесь темно, но я вижу блеск ваших глаз. Я люблю, люблю, люблю… Люблю ваши глаза, ваши движения, которые мне снятся… Великолепная, чудная женщина! – продекламировал О.
Она тихо засмеялась и ответила:
– Когда вы говорите со мной так, то я почему-то смеюсь, хотя мне страшно. Не повторяйте, прошу вас… (Вполголоса.) А впрочем, говорите, мне все равно… (Закрывает лицо руками.) Мне все равно – и продолжила: А почему «Три сестры»?
– Ну, тогда так:
Я сегодня уеду, бывать здесь не буду, но… (Берет ее за руку, оглядывается.) Где мы будем видеться? Говорите скорее: где? Сюда могут войти, говорите скорее… (Страстно.) Какая чудная, роскошная… Один поцелуй… Мне поцеловать только ваши ароматные волосы…
Она (без промедления) Клянусь вам…
Он (мешая ей говорить). Зачем клясться? Не надо клясться. Не надо лишних слов… О, какая красивая! Какие руки! (Целует руки.)
Она. Вы забылись.
Он. Говорите же, говорите, где мы завтра увидимся? Ты видишь, это неизбежно, нам надо видеться. (Целует ее.)
Она. У нас сегодня все пьесы Чехова?
Он. Только те, где «великолепная, чудная, роскошная женщина».
– Взглянул я сейчас на эту виолончель и… и жидовочку вспомнил… Мы с нею дуэты играли… Чудная, превосходная женщина!
Она. Значит все! Плюс еще множество рассказов с такими же репликами. Чехов думал, что с женщинами можно изъясняться только таким пошляческим образом.
О. Это не снимает вопроса.
П. Какого?
О. Увидимся ли завтра и где будем видеться?
П. Завтра еще увидимся, а потом я уеду в Эльск – к мужу.
Воздух, который О. вдохнул, попал по назначению – в дыхательное горло, но он успел затвердеть, и уже камнем упал на душу. Из гортани вышел наружу ни на что непохожий звук. Звук был замечен П., но она промолчала. О. же ничего членораздельного не произнес…
На следующий день П. в спектакле занята не была, и они договорились походить по Саратову. О. хорошо запомнил их маршрут: Театральная площадь, улица Радищева, Академический театр, Опера, консерватория, улица Мичурина, улица Чернышевского, Свято-Троицкий кафедральный собор. Вышли к Волге, поругали городские власти за загрязнение, посмотрели на другой берег, где расположился Энгельс Саратовской области. Ни о чем существенном не говорили, иногда произносили стихи – оба знали их в несметном количестве и оба отлично читали. П. узнавали на улицах: у саратовских театралов она заработала славу и признание. О. ловил на себе любопытствующие и завистливые взгляды.
