Спустя месяц кошелёк Михаила сильно исхудал. Он экономил на всём. Наконец, как-то прочитал в «Тобольских ведомостях», что смотритель тюрем Тобольской губернии господин Богоявленский открывает несколько вакансий младших надсмотрщиков в исправительно-арестантском отделении, непосредственно самой Тобольской пересылочной тюрьме № 1 и каторжной тюрьме № 238.
Доведённый до отчаяния поисками работы, Михаил решил попытать счастья на казённом поприще. Знающие люди, с которыми Михаил уже успел завязать знакомства в городе, просветили его по поводу казённой службы: платят копейки, работа собачья, ибо помимо политических осуждённых тюрьмы переполнены уголовниками. Единственный заработок младшего надзирателя – взятки за передачи весточек с воли, а также за продажу арестантам втридорога заварки, махорки и… девок. Последнее являлось особенно доходным, ибо в каждой тюрьме располагалось как мужское отделение, так и женское.
В Тобольском исправительно-арестантском отделении содержались заключённые, приговоренные к арестантским работам за так называемые лёгкие преступления – кража, драка, мошенничество, бродяжничество. Арестанты работали как на внутренних, так и на внешних работах в зависимости от обстоятельств и при необходимой охране, которую обеспечивали специальные военные роты. При тюрьме был построен небольшой кирпичный завод, где и трудились заключённые. Завод давал приличную прибыль, которая частично шла в казну, а частично – на содержание арестантов и тюремный персонал. Михаил узнал, что Тобольское исправительно-арестантское отделение считается самым благополучным среди местных тюрем. Ему удалось пообщаться с человеком, проведшим там три года за кражу. Бывший арестант подробно посвятил Михаила во всё, что знал об этом казённом заведении.
Исправительно-арестантское отделение было тюрьмой небольшой, насчитывало шестнадцать больших общих и тринадцать одиночных камер. Вначале оно рассчитывалось на двести человек, но реально в нём размещалось человек триста. Санитарное состояние этой тюрьмы являлось лучшим по сравнению с другими тюрьмами Тобольской губернии. Камеры были сухими и светлыми, имелась вентиляция, бельё арестантам выдавалось на год и менялось еженедельно. Постелью служили тюфяки из войлока, обтянутые холстом, а подушками – наволочки, набитые оленьей шерстью. Но слабым местом являлось отсутствие больницы и плохая система отопления арестантских помещений. Зимой в камерах стоял холод, арестанты замерзали, постоянно болели. При серьёзных заболеваниях их отправляли в госпитальный блок при Тобольской каторжной тюрьме № 238. Больных там вниманием особо не баловали, лечили по принципу: если на то Божья воля – выживет. А ежели нет – похоронят на тюремном кладбище.
Собеседник Михаила был уверен: коли уж идти к властям в услужение, то в исправительное отделение. Ибо арестант проводит в тюрьме срок, а надзиратель – жизнь. К тому же в последнее время в исправительной тюрьме всё чаще содержались политические заключённые по той причине, что Тобольская тюрьма № 1 была переполнена, и вместо трёхсот арестантов в ней пребывало в два раза больше. Всё чаще в Тобольской тюрьме случались голодные бунты (а уж о каторжной тюрьме № 238 и говорить нечего!), потому как кормили заключённых два раза в день (утром и вечером) подгнившей картошкой и капустой, жидкой кашей, сваренной на воде, мясо же разворовывалось тюремным персоналом. Хлеб давали низкого качества, в котором наполовину содержался жмых.
