Эсташ молчал. Никак не прокомментировал. Холодная пустота вокруг тоже молчала.
– Ты мне скажи, я хоть правильно иду? Впрочем, откуда тебе знать…
Пальцев ног уже, кажется, не было. Бледное декабрьское солнце зашло за далекую темную полоску предполагаемого города. Осталось только светло-желтое, как сливочное масло, сияние на полнеба. Но и оно быстро таяло. Странно, но, кажется, потеплело…
Когда в следующий раз свалился в снег, прикосновения холодной твердой корочки ко лбу показалось даже приятным… Утолил жажду тем же снегом. Что-то подсказывало, что тут уж не до боязни дизентерии и прочей пакости – тут бы до города дотянуть.
Позже он уже и про Эсташа забыл, и про то, что ищет ветки на костер. В темноте показалось, что за спиной разговаривают люди. Как будто обсуждают какой-то ремонт… Обернулся – никого не было.
Еще позже явственно различил силуэт одинокого домишки с длинной трубой, рванул к нему, как сумасшедший, завяз в снегу, упал, когда поднялся – домик уже исчез. Или еще вот… Шум мотора застрявшего автомобиля.
Сначала Андрей всё раздумывал над тем, не сошел ли с ума, потом перестал заморачиваться по таким мелочам.
Было и холодно, и жарко одновременно.
Было темно. Уже не видел дальней полоски, как ни приглядывался. Зато плясали перед глазами красные крохотные искорки, и, кажется, уже потерял и верное направление, и последние капли способности мыслить.
– Знаешь, Эсташ, у нас, конечно, профиль один и тот же… Но, черт, ты в Сибири не жил… Хорошо тебе там в твоей Франции, тепло, светло и мухи не кусают… А у нас…
Давно казалось, что за спиной кто-то есть. Оборачивался – только темнота. Луна опять спряталась в облака, вертелся в воздухе мелкий снежок, признак грядущего потепления…
– У нас глушь…
Ноги подкосились… В сугробе было тепло и сонно… Чуть-чуть полежать и дальше идти…
Алина
Сидела на кухне за столом в полной прострации. Только что съела ту несчастную курицу, что так и не запекла толком вчера. Целиком. Даже погрызла косточки. А планировала растянуть ее до понедельника, до зарплаты. Съела. И продолжала испытывать голод. В кошельке есть четыреста рублей, отложенные на покупку молока и давно предвкушаемой книги по "неолитическим венерам"*. Теперь книга не казалась такой уж привлекательной.
Достала старый пуховик. Пах пылью и китайским рынком. Выглянуло солнце, неприятно резануло глаза. Поглядела снова в зеркало, уже без истерик. Нашла солнцезащитные очки. Ох, и будут глазеть прохожие на странную девицу в глухих черных очках посреди зимы! Взяла последние деньги, еще подумала, что если всё потратить, то три дня есть будет нечего.
Впрочем…
Алина внутренне пожала плечами. Сейчас ей было плевать на весь мир. Голод заслонил собой все иные чувства.
На улице еще похолодало, несло вонью с соседней котельной, от помойки тянуло гнилью, прошедшая мимо женщина зацепила шлейфом пота сквозь духи "Альгамбра", кинула подозрительный взгляд на бледную девицу в стареньком черном пуховике и солнцезащитных очках.
–
«неолитическая венера» – скульптурное изображение богини плодородия эпохи неолита.
В магазине народу было – яблоку негде упасть. Запах цитруса поверх стойкого, неистребимого амбрэ подпорченного товара из подсобки. Перегар от мужика в другом конце торгового зала. У женщины в очереди "эти" дни. На прилавке красивое, красное, относительно свежее мясо. Лежало дня два, не больше… Сглотнула слюну.
