Скажем так, «постояв и побегав», я скоро сообразил, как пишется легче, и выбрал – как потруднее. Монтаж смысловых инсталляций, по опыту, требует меньших усилий и времени. На мой взгляд, труднее – включиться в историю и уже из нее не выключаться.
Отчего-то «монтажный театр» во мне вызывает меньше участия. Кажется, больше «смотрю» головой, нежели сердцем. Теряю доверие к актеру, наблюдая, как он то и дело переключается из одного состояния в другое…
5. Кто и как про что пишет!
Сколько мог наблюдать, писатели в живой природе встречаются трех типов: лакеи, схимники и рыбаки.
У писателя-лакея задача по жизни номер один – обслужить посетителя так, чтобы тот им остался доволен.
Клиент, полагает лакей, всегда прав (даже в случае, когда не прав!), и клиенту не стоит перечить. Бедолагу капризного проще обнять, приласкать, облизать и задобрить. Не позволить задуматься или всплакнуть. Рассерчать и уйти, хлопнув дверью. Не дай Бог, на чай» не подаст…
Потому лакей тащит на стол исключительно блюда известного качества и приготовленные по старым испытанным рецептам. Где всего в меру – соли-смысла, перца-реприз и прочих сценических специй.
Писатель-лакей живет сегодняшним днем и сегодня живет, как правило, сытно. Редко рискует и мало помышляет о дне завтрашнем. Будет день – для него будет пища. Точно знает – не пропадет. Ибо всегда легко обнаружит театр с девизом, начертанным на знаменах: «Чего изволите?»
Вообще, в «угодить», разобраться, постыдного нет. Этимологически произошло от слова: «годно». Читай – «совершить хорошее для кого-либо». Толково и честно поведать историю жизни. Другими словами – представить духовный продукт, «съедобный» для всякого зрителя. Вот только в искусстве, по счастью, для всякого – не получается…
На другом, противоположном от писателя-лакея полюсе утвердился писатель-схимник. Которому вообще нет дела до вкусов и мнений зрителя, режиссеров с актерами, прочих служителей общепринятого театра с его косным трехмерным пространством. Подобно орлу, чурается стаи и летает высоко. Куда важнее ему обнаружить свой удивительный мир и свой способ существования в оном. Своих героев, свои идеи и свое изложение. Свой театр. Нечто, не бывшее прежде…
Да, конечно же, он одинок, не ухожен, безбытен, редко сыт, бежит от толпы и держится особняком – но зато глаза у него горят живым огнем и ему интересно жить. И пусть мне покажут, что в мире важнее интересной жизни и горящих глаз?..
Самых смышленых из лакеев можно сравнить с грифами, что кружат чуть поодаль от орла, терпеливо дожидаясь, покуда тот растерзает добычу, насытится и улетит, и скопом потом на останках жируют.
Невозможно перечислить, сколько великих и всяких поэтов двадцатого века воспользовалось открытиями Велемира Хлебникова. При том, что прочесть, понять и полюбить его прозу или стихи удавалось не многим. «Был он, коротко говоря, наибольшим мировым поэтом двадцатого века!», – написал друживший с ним Роман Якобсон, выдающийся исследователь русского авангарда.
Писательские судьбы Хлебникова, Джойса или Пруста (и других, увы, менее известных поэтов для поэтов!) достойны восхищения и, одновременно… Жаль, что их понимает и ценит так мало людей. Как ни крути, а смысл и цель творчества – понимание…
Где-то посередине между писателем-лакеем и писателем-схимником обитает писатель-рыбак. Загадочное существо, пребывающее в непрестанном поиске и обуреваемое страстями. Почитает все сущее, служит Добру, различает Зло и свято (наивно!) верит, что сможет его (Зло!) победить. Очень желает помочь этому миру. Что, собственно, и помогает ему выживать.
