Но, видимо, мой организм был категорически не согласен с такой постановкой проблемы, и меня затошнило опять. Таська сморщилась и, схватив зубную щётку с пастой, поспешила ретироваться на кухню.
Я даже успела обрадоваться возможности побыть немного в одиночестве, всё-таки было что-то неподобающее в том, чтобы выворачивать свою душу наизнанку при собственных детях, а если вспомнить о возможных причинах моего “откровения”, то в пору было и вовсе сгореть от стыда.
Но насладиться уединением мне не дали, ибо в проёме вновь появилась Женя, протягивающая мне стакан воды, правда, сочувствия в её взгляде было ноль целых ноль десятых.
— Спасибо, — выдавила я из себя.
— Угу, — буркнула она и тяжко вздохнула. — Мам, тебе к врачу надо.
— К гастроэнтерологу? — из последних сил пошутила я.
— Угу, к нему самому.
— Я схожу.
— Сходи.
— Жень…
— Ну что Жень?! — всплеснула она руками. Между нами повисла напряжённая пауза, во время которой я решала, можно ли уже отскребаться от пола или лучше пока не рисковать. — Помочь?
Покачала головой и всё-таки подняла свою тушку вверх, голова продолжала гудеть, зато желудок, избавившись от остатков какой-либо еды, чувствовал себя вполне неплохо.
Пока я умывалась и с остервенением чистила зубы, дочь продолжала стоять за моей спиной, будто бы желая мне что-то сказать. Хотя вердикт: “Мать, ты — дура” — легко читался у неё во взгляде. А может быть, мне это просто казалось, именно так я сама себя и ощущала.
Девчонки попали в школу только к концу второго урока, чмокнув меня в щёку и выскочив из машины. Я с облегчением выдохнула и уже собиралась начать выворачивать с парковки, когда Таська вспомнила, что забыла сменку. Пока она рылась на заднем сиденье, я с непонятным приступом умиления смотрела на неё в зеркало заднего вида и думала о том, какое всё-таки счастье, что они у меня есть.
— Мам, — позвало меня моё восьмилетнее чудо.
— М?
— А ты йогурту-то своему позвони всё-таки, — как ни в чём не бывало посоветовал мне ребёнок и, не дожидаясь моей реакции, побежал на уроки.
В университете я объявилась почти с трёхчасовым опозданием, встряв во все пробки, которые только попались мне на пути. Девочки из деканата окинули меня удивлённым взглядом — обычно я никогда не опаздывала — и запричитали на тему, какая же я сегодня бледная.
— Альбина Борисовна, вы, часом, не заболели? — деловым тоном поинтересовалась мой секретарь Верочка.
— Съела что-то не то, — пошла уже по проторенному пути.
— Ой, надеюсь, не у нас в столовой?
— Нет. Йогурт просроченный попался…
— Какое безобразие, — возмутилась она. — Надо в магазин идти и жаловаться. У вас чек сохранился?!
Верочка пусть и была меня на десять лет младше, но, воспитанная двумя бабушками, обладала жизненным опытом похлеще многих, а в условиях нашей бюрократической системы была просто незаменима: кто ещё умел так мастерски затыкать бухгалтерию, строить других секретарей с кафедр и прорываться в любую, даже плотно закрытую дверь с простой формулировкой: “Мне только спросить”.
— Нет, чека нет, — плавая в своих мыслях, отозвалась я и стянула с себя пальто, вешая его в свой кабинетный шифоньер.
— Жаль, мы бы их прижали, — вполне искренне вздохнула она. — Ну ладно, вы, если что, держитесь, я вам сейчас чаю заварю. Ах, да, йогурт-то как называется? Чтобы знать, если что.
— Алёшенька, — вспомнив Женьку, вздохнула я, уже десять раз жалея о том, что придумала всю эту историю с отравлением.
