– My God![1] – вдруг прохрипело из угла у двери.
Родион резко обернулся. В углу, на грубо сколоченном деревянном кресле сидел лохматый седой старик. Руки, сухие, тонкие, лежали на подлокотниках-подпорках, тело было высохшим и дряблым – от него веяло давно забытой болью и мёртвой плотью. Жили только дрожащая складками индюшиная шея и большие, почти светящиеся, глаза. Старик завороженно смотрел на Родиона и глотал слюну.
«Паралич, – понял Родион. – Давний, старый. Запущенный. И мне, моему личному комплексу регенерации, не поддастся…»
– I'm blessed, – просипел старик и, раздирая горло, закончил: – if you are not earthmen![2]
Родион отрицательно покачал головой.
– Я не понимаю, – сказал он и смутился. (А планету, планету-то назвал «The End»! То же мне, англоман!)
Старик плакал. Крупные слезы стекали по морщинистым щекам на дрожащий рот.
– My God… My God… Can i hope, what…[3]
Он внезапно затих, только всхлипывал и, моргая, смотрел на Родиона.
– Прошу прощея. Вы не кумуете по-аглицки… – спохватился он. – Та чо та я? Топа сюда, ближте, и опущайтесь.
Родион непроизвольно шагнул вперёд. Старолинг… Дед, а, дед, а ты, наверное, старый, очень старый, древний, можно сказать, старик.
– Ах да, не на чо… – лепетал старик. Он пошарил глазами по хижине. – Вон-вон у том куту еща ящик. Вы его подважте и опущайтесь.
Родион выволок ящик из угла, перенёс поближе к старику и сел. Совершенно ошарашенный.
– Вы уж прощея мя, – сказал старик, – но я не можече…
Он смотрел на Родиона как на заморскую зверушку, большими, со светящимися белками глазами и вдруг, чуть ли не скуля, спросил: – Како там на Земле? Вы давно оттоле?
Родион помялся, не зная, что сказать.
– На Земле всё нормально. По крайней мере, так было сегодня утром.
– Сегод..? – оборвал его старик и поперхнулся. Глаза его разгорелись. И потухли.
– Cod forbid… – забормотал он. – Again… Let me go for goodness' sake![4]
Он страдальчески закачал головой, захныкал.
– Когда та уже прекращется, когда вы престанете трзать мя? Чем дале, тем скверна… Шарнуть бы в тя чо-нибудь… – тоскливо-тоскливо протянул он и вдруг заорал: – Сковыряйся прочь, мержоча тварь! Уже и днём явитесь!
Родион посмотрел в яростные глаза старика, напрягся, подстроился.
– Спокойно. Успокойся. Я – самый нормальный человек. С Земли. Не галлюцинация, не фантом… Человек, – мягко внушил он.
Старик сник, обмяк. Прикрыл глаза.
– Кой час год? – тихо спросил он.
Родион сказал.
– Хм… – старик пожевал губами. – Двести годов… Двести… Ейща сумняща, млада члек, тебе тода ще в папухах не было.
«В папухах…» – ошалело подумал Родион и тут вроде бы понял. К чему здесь эта хижина, этот старик, дряхлый, древний, со своим древнелингским диалектом… И всё-всё остальное… Двести лет назад – ревущие сопла, фотонные громады, релятивизм, архаика… Какая звёздная экспедиция не вернулась из этого сектора? Какая?! Сейчас бы третий том Каталога…
– Ничего, – сказал он старику. – Ничего. Через неделю я закончу здесь дела (не говорить же, что у него авария и раньше, чем через неделю, корабль не починят) и заберу вас на Землю. Всё будет хорошо. – Он легонько похлопал старика по сухонькому мёртвому кулачку. – Ничего…
Старик открыл глаза и как-то странно посмотрел на него. Губы тронула язвительная улыбка.
– Искушаешь. – Он невесело рассмеялся. – Годов десять тому, кода… – У старика перехватило горло. – Кода ща была… Бет была… – Он замолчал, моргнул глазами, кашлянул. – Можече, я и обрясця… А им, – старик кивнул на женщину, – Земля не занужна…
