Ставка – жизнь. Владимир Маяковский и его круг - страница 5

Во время турне по российской провинции зимой 1913–1914 гг. Маяковский, Бурлюк и Каменский часто выступали во фраках и цилиндрах, что резко контрастировало с революционным содержанием их эстетики. Для того, чтобы еще сильнее оскорбить “общественный вкус”, они использовали “боевую раскраску”, как у Каменского на этой фотографии.

Давид Бурлюк был на одиннадцать лет старше Маяковского и к моменту их встречи уже состоялся как художник. Его работы выставлялись и в России, и за рубежом (например, он участвовал в выставках “Голубого всадника” в Мюнхене). Он был центральной фигурой русского художественного авангарда и одним из основателей объединения “Бубновый валет”, на протяжении 1912–1916 годов организовавшего ряд громких выставок в Москве и Петербурге. Бурлюк быстро ввел Маяковского в эти круги. Они начали выступать вместе, и в ноябре 1912-го Маяковский впервые предстал перед публикой в качестве поэта, художника и пропагандиста новых течений в живописи и поэзии. Еще через месяц вышел первый альманах футуристов “Пощечина общественному вкусу”, где Маяковский дебютировал двумя стихотворениями, которые он читал Бурлюку: это были “Ночь” и “Утро” – экспериментальные стихи, написанные под сильным влиянием эстетики современной живописи. В “Пощечине” впервые попали под одну обложку четверо самых выдающихся представителей русского литературного авангарда – Владимир Маяковский, Давид Бурлюк, Велимир Хлебников и Алексей Крученых. Если формальные эксперименты казались читателям непонятными, то из манифеста “Пощечина общественному вкусу” они узнали почему: бросив “Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с Парохода современности”, футуристы провозгласили: “Только мы – лицо нашего Времени”. Старое искусство умерло, а его место заняли кубофутуристы: кубизм в изобразительном искусстве и футуризм в словесном. Поскольку многие русские футуристы были и художниками и поэтами, определение звучало особенно точно.

Книжное издание трагедии “Владимир Маяковский” (1914) было выполнено в типично футуристическом оформлении, предполагавшем – в соответствии с манифестом Хлебникова и Крученых “Буква как таковая” (1913) – свободное использование различных шрифтов, прописных и строчных букв. “А ведь спросите любого из речарей, и он скажет, что слово, написанное одним почерком или набранное одной свинцавой, совсем не похоже на то же слово в другом начертании. Ведь не оденете же вы ваших красавиц в одинаковые казенные армяки!” На представленном развороте – рисунок брата Давида Бурлюка Владимира, изображающий Маяковского в желто-черной полосатой кофте.

Критика, которой футуристы подвергали господствовавшие нормы, имела прежде всего эстетическую мотивировку, но была и социальным протестом. В то время как предыдущие поколения художников и писателей рекрутировались в основном из высших классов больших городов, русский авангард составляли выходцы из более низких общественных слоев, к тому же из провинции. Эстетический бунт, таким образом, содержал в себе определенное социальное измерение, придававшее ему особую силу и легитимность.

Поэтому решение Маяковского и Бурлюка предпринять лекционное турне по российской провинции было вполне естественным. Это был их ответ на нависшую над ними угрозу отчисления из училища. Однако здесь присутствовал еще один, более важный мотив: футуризм являлся столичным феноменом – турне же давало возможность познакомить с новой эстетикой и провинцию, где это движение чаще всего воспринималось как нелепость и подвергалось насмешкам как нечто абсолютно непонятное и бессмысленное – в той мере, в какой оно вообще было известно. Так как футуристы с трудом находили издателей, они были вынуждены публиковать свои произведения сами, зачастую мизерными тиражами (300–500 экземпляров), – следовательно, за пределами Москвы и Петербурга с их творчеством мало кто был знаком.