Когда ожидаемый город замелькал за окном, члены команды оделись и в полной собранности стали ждать остановки поезда.
— Ааааааа, — послышался нарастающий детский крик, полный ужаса и животного страха.
Зинаида подалась в сторону двери. Жорж рывком открыл её. Они оба выглянули в коридор. Феликса отодвинули за спину, но быстро расступились и расслабленно сели на место. Феликсу стало видно, что происходит. А именно — ничего.
— Шакира, сейчас же вернись! — угрожающе звала на бегу мама (определенно, это была именно мама) уже знакомую всем пассажирам этого и трех соседних вагонов юную бестию, — срочно возвращайся! Нужно одеваться и выходить! Что, домой совсем не хочешь? Дальше поедем?
Бестия прекрасно знала: мама — не дед, терпеть не будет, на расправу скора и безжалостна. Потому неслась по коридору с удвоенной скоростью, разгоняясь все больше, определенно планируя ехать дальше. Возможно, аж до самого Челябинска.
«Ох уж эти древние татарские имена!» — подумал Феликс.
Девочка долетела до каморки проводника, но тут на ее пути оказалась девочка-подросток. Одетая в обычные синие джинсы, белый топ, открывающий широкую полоску загорелой кожи на животике, и белые туфельки с округлыми носами.
Единственным ярким пятном в ее одежде была крошечная красная сумочка на тонком кожаном шнурке, лежащим поперек груди.
«Мы только что остановились, видимо новые пассажиры садятся в поезд», — подумал Феликс, глядя, как мама догоняет, хватает и уносит визжащую обладательницу редкого татарского имени и торчащих в стороны косичек.
Феликс проводил их взглядом, обернулся и вздрогнут от неожиданности. Девочка-подросток стояла уже у соседнего купе. «И как она подошла ко мне? Так бесшумно?»
Теперь, когда она была рядом, стало очевидно, что Феликс здорово ошибся с возрастом. Девушке было около двадцати.
«Может, даже ровесница».
Девушка показалось гораздо младше в первую очередь из-за роста — на две головы ниже Феликса, и, конечно, из-за своего хрупкого, почти детского телосложения.
Маленькая и стройная, она казалась ребенком. Короткие шелковистые волосы редкого цвета жидкой платины подсвечивались лампами, как божественный ореол или золотистый нимб, которым художники прошлого так любили украшать головы святых старцев на своих полотнах.
Она сделала шаг в его сторону. Но, будто в нерешительности, остановилась. Начала откровенно рассматривать его.
— Мешаю пройти?
— Нет, — она подняла на него большие серые глаза, опушенные густыми и короткими, как конская грива, чернейшими ресницами, — я уже пришла.
Он смотрел. Смотрел и не смог отвести взгляд от этого серого мрамора, будто покрытого черными трещинами. Сквозь эти трещины на него смотрела чернота вселенной. Хотелось стоять так всю свою жизнь.
Но мгновение и она подошла к нему близко. Так близко, что он почувствовал тепло ее кожи.
Девушка растянула по-детски пухленькие губы и показала короткие, вровень с остальными зубами, клыки. Клыки не человеческие, а скорее акульи, идущие от основания до острого кончика под углом, образуя почти правильные треугольники.
Паника накрыла Феликса. Захотелось сбежать, прыгнуть в проем купе за спиной, захлопнуть дверь и перекреститься (вспомнить бы — как именно?). Но он не мог двинуться, не мог оторвать взгляда от ее губ, за которыми скрывалось что-то нечеловеческое.
— Какой сладкий мальчик, — она встала на цыпочки, потянулась к его шее и вдохнула воздух у самого его уха. Добавила шепотом, — не хочешь дать мне то, что я хочу?
