Раньше она не замечала насколько некрасив его профиль – властный орлиный нос выглядел уродливым клювом, если смотреть сбоку. Сейчас уродливым казалось в нём всё: с головы до ног.
– Не боишься, что я тебя сдам? – произнесла она с вызовом, отчего тот замер. Сейчас она решила, что припугнула его, но какие за этим ожидать последствия?
– Да ты отважна? – воскликнул Симон и сделал вид, что возгордился ею. – А прикидывалась такой тихоней… этаким глупым крольчонком, который сидит в своей норке и вздрагивает от любого шороха.
Он выдвинул второй стул, проскребя по кафелю ножками, оседлал его, сложив обе руки на ребре спинки, вонзил в них подбородок, пристально наблюдая за поведением жены.
– Да ты понятия не имеешь – кто перед тобой… – проговорил он еле слышно, и в словах его звучал вызов всему миру. – Впрочем, как все остальные!
Нора неожиданно сорвалась с места, она бросилась к выходу, чтобы позвать на помощь, чтобы сообщить о его злодеяниях людям… Он быстро среагировал, рванув за ней – нагнать её труда не составляло. Симон завалил её на пол, придушил – она хрипела, трепыхалась, хватаясь за что придётся. Нащупала собственный туфель, но тиран, наконец, оставил в покое шею, поднялся и поволок жену обратно.
Пребывая в состоянии на грани обморока, Нора не осознавала, что проделывает сейчас её муж: он притронулся пальцами своей руки к её темени, склонился и шепнул ей на ухо:
– Ты ничего не вспомнишь, Нора.
Его тон, прежде надменный, теперь стал дурманящим, завораживающим. Симон продолжал говорить странное под звонкую капель, что стояла за окном – она была монотонной, такой же усыпляющей, как его голос:
– Забывай… – Голос звучал так умиротворённо.
– Забывай… – И становился всё тише, он превращался в голос ветра, бросающего в окна листву. – Забывай, Нора… забывай…
Голова жены вяло повисла над коленями, какое-то время перекатывалась с боку на бок, затем замерла. Симон сочтя, что дело сделано, выпрямился, не сводя с неё глаз, но любовался он не женой, а собой, его переполняло чувство собственного превосходства. Затем он удалился в ванную комнату – там занялся наведением порядка.
Нора очнулась, стала озираться по сторонам, потёрла себя за болезненную шею, откашлялась. Задумалась, приставив пальцы к переносице.
Из ванной вышел Симон.
– Ну как ты? – заботливо спросил он. – Полегчало? Представь себе, на тебя свалилась полка с шампунями! Ты потеряла сознание. Как ты себя чувствуешь?
Она уставилась на флакон, почему-то валяющийся возле входной двери – если падала полка в ванной, то как он мог там очутиться?
Голова её болела, волосы липли к полуоткрытым губам – она попыталась их смахнуть, но они не сдвинулись с места, потому как пальцы промахивались.
– Не могу вспомнить: купила ли я масло… – сказала Нора потерянно.
– Господи, Нора, какое масло?! – воскликнул Симон. – Главное, что ты цела. Давай я отнесу тебя на диван. – Он поднял её и перенёс к дивану, отделяющему зону гостиной. – Вот так-то лучше. Укладывайся поудобней. – Поправил подушку. – Сейчас я тебя накрою.
– Спасибо! Ты такой заботливый.
Симон присел держа её за руку. Нора спохватилась:
– Я же тебя не покормила! – Она хотела встать.
– Не волнуйся, отдыхай. Я сам за собой поухаживаю. – Он прислонил к своему рту её кулачок – Норе от этого стало легче.
Затем она наблюдала, как он прибирает: флакон с лосьоном вернулся на борт овальной раковины, где ему надлежало быть, разбросанная обувь расставилась по местам. Он перевесил свой плащ с крючка на плечики, отряхнул его, понёс в комнату галстук. Всё это время она размышляла: что с ней такое творится? Каким образом могла разлететься обувь в разные стороны? Будто в квартире случился взрыв. И как же болело горло, болели плечи, шейные позвонки… Она обнаружила у себя надломанные ногти, старательно отращиваемые, и раскрошился на концах лак.
