– Да погода-то хорошая, пройдусь, воздухом подышу, о жизни подумаю – спасибо вам за подсказку! А идти-то до него сколько?
– Прямо по Проспекту мимо Строек с километр будет! – неожиданно вступила в разговор растрепанная Мариша, и в голосе ее, заметил Богатуров, не осталось и следа недавней сердитости и плаксивости.
– Ну, еще раз вам – спасибо большое и – удачи в Новом Году! – вторично поблагодарил и поздравил их Слава и торопливо зашагал дальше по проспекту, ясно чувствуя, как мужчина и женщина продолжают смотреть ему вслед.
– Счастливо, парень! – неожиданно крикнула ему вслед женщина. – Не заходи на Стройки, ни с кем там не останавливайся и никого не слушай! И не смотри на них!
Слава зябко втянул голову в плечи и, не оглядываясь, прибавил шагу, стараясь не раздумывать над предупреждением Мариши и вообще – ни о чем не раздумывать, подчинив всего себя единственной цели – как можно скорее достичь «Зодиака».
А мужчина и женщина молча смотрели вслед Богатурову до тех пор, пока его силуэт окончательно не скрылся в снежной полумгле.
– Пропадет, если не успеет, – убежденно произнесла женщина печальным, совсем не пьяным голосом.
– Пропадем и мы, если будем продолжать здесь торчать! – зло сказал ей мужчина.
На этот раз не последовало никаких пререканий, и парочка дружно побежала обратно к своему подъезду.
А бесстрашный и всегда целеустремленный Славик тем временем миновал последнюю обитаемую «девятиэтажку» и вступил в полосу едва ли не полной темноты, рассеиваемую лишь первозданной белизной пушистого снега, покрывшего асфальт Проспекта Ашурбаннипала холодным праздничным саваном. Снег падал настолько интенсивно, что ноги у Славика при каждом шаге проваливались едва ли не по щиколотку, и каждый последующий шаг давался труднее предыдущего, и как будто с каждым же шагом становилось темнее – темнело в глазах и тяжелее дышалось.
Слава не выдержал и прислонился к кстати подвернувшемуся тополиному стволу – перевести дыхание и собраться с разбегавшимися в стороны мыслями. В голове задержалась лишь одна четко сформулированная мысль: «А здесь, на этом проспекте и вправду не совсем безопасно – суеверные слухи о нем имеют под собой вполне реальную почву! Единственный по-настоящему умный человек на нашем факультете – Бобров, а остальные – дураки! И главный из них – Гуйманн!»
«Главный дурак» философского факультета Павел Назарович Гуйманн в те минуты, когда Слава Богатуров устало прислонился к стволу молодого тополя, беседовал в своем кабинете с двумя крепко сбитыми мужчинами. Мужчины были одеты в строгие костюмы примерно одинакового покроя. Говорил пока Гуйманн, мужчины молчали и внимательно слушали декана философского факультета. Он читал им что-то вроде лекции о сути научной деятельности кандидата философских наук Владимира Николаевича Боброва, и о тех результатах, к которым она может, по весьма квалифицированному мнению Гуйманна, привести в самое ближайшее время:
…– А может быть, даже уже и привела! – патетически закончил он свой монолог, длившийся примерно полтора часа.
Секунд двадцать все трое молчали, а затем один из мужчин, старший как по возрасту, так и по званию, очень внушительно заговорил, глядя Гуйманну прямо в острый, постоянно судорожно двигавшийся, кадык:
– Мы благодарим вас, уважаемый Павел Назарович, за любезно, а главное, своевременно предоставленные факты. Именно благодаря Вам, у нас сейчас сложилась полная всеобъемлющая картина готовящейся в нашем городе крупной, я бы сказал, широкомасштабной идеологической диверсии, – здесь говоривший позволил себе сделать небольшую паузу и во время паузы перевел взгляд с кадыка доктора философии на выбритый до синевы, такой же острый, как и кадык, профессорский подбородок. Подбородок, кстати, у Павла Назаровича мелко, почти незаметно дрожал, и эту вызывающую гадливое ощущение, дрожь замечал лишь наметанный глаз старшего по званию мужчины. Впрочем, не сделав по этому поводу никакого замечания, он продолжил импровизированный панегирик политической бдительности Павла Назаровича:
