Это случилось бы уже не в первый раз. Роза была пьяницей. Правда, с таким же успехом она могла быть и трезвой. Отличить пьяную утку от трезвой – дело нелегкое.
– А может, он здесь из-за меня, – сказала Рут. – Это ведь больше похоже на правду?
Она улыбнулась Арману. Точно так же ему улыбался и мальчик. В улыбке было столько нежности.
– Некоторые из моих деяний вам известны, – сказала Рут. – Я призналась в них и возместила убытки.
Клара посмотрела на Габри и одними губами произнесла: «Возместила?»
– Но есть одно…
– Вы не обязаны нам говорить, – сказала Рейн-Мари, коснувшись руки Рут.
– И чтобы это существо, – старуха подняла пустой стакан, указуя им в сторону деревенского луга, – преследовало меня до конца жизни? Нет уж, спасибо.
– Вы думаете, он здесь из-за вас?
– Возможно. Вам известно, почему мы переехали в Три Сосны, когда я была ребенком?
– Твой отец получил работу на лесопилке? – спросил Габри.
– Получил. Но знаешь, почему он вообще обратился туда? У него была хорошая работа в Монреале, в Канадской пароходной компании. Его все устраивало.
Рут погладила Розу, и та выгнула свою изящную шею то ли от удовольствия, то ли в пьяном ступоре.
Старая поэтесса перевела дыхание, как это делает ныряльщик со скалы перед прыжком:
– Я каталась на коньках на пруду в парке Мон-Руаяль. Был конец марта, и мать предупреждала меня, чтобы я не выходила на лед, но я не послушалась. Со мной был двоюродный брат. Он не хотел кататься, но я его заставила. Я по характеру лидер.
Друзья переглянулись, но промолчали.
– Мы опаздывали на ланч, и мать отправилась искать нас. Она увидела нас на пруду и закричала, и я покатила к берегу, чтобы первой добежать до нее и во всем обвинить брата. Я могу немного привирать.
Брови слушателей опять поползли вверх, но никто ничего не сказал.
– Мой двоюродный брат ее еще не увидел, и, наверное, шапочка, натянутая на уши, помешала ему услышать ее крик. А может, у меня просто слух был настроен на ее голос. Я до сих пор его слышу.
Старуха наклонила голову. Прислушалась.
– Вы, наверное, догадались, что случилось, – сказала она.
– Он провалился под лед? – тихо спросила Рейн-Мари.
– Я провалилась. Лед начинает таять по краям, и когда ты думаешь, что уже в безопасности, в этот-то момент и жди беды. Лед треснул. Я до сих пор помню это мгновение. Я словно замерла в воздухе. Смотрела на мать, которая была все еще далеко от пруда. Я помню все цвета, все деревья, солнце на снегу. Выражение ее лица. И вдруг – я под водой.
– Господи боже, Рут, – прошептал Габри.
– Она была такая холодная, она обжигала, ну, вы знаете.
Рут огляделась. Все присутствующие знали, что такое сорокаградусный мороз, когда воет ветер и ледяной холод обжигает щеки.
Но оказаться целиком в ледяной воде?
– И что дальше? – прошептал Габри.
– Я умерла, – фыркнула Рут, возвращаясь к жизни. – Что, по-твоему, случилось, тупица?
– И что дальше, Рут? – спросила Рейн-Мари.
– Брат бросился ко мне на помощь и тоже провалился. Моя мать успела спасти только одного из нас.
– Тебя? – спросил Оливье, приготовившись к язвительному ответу.
Но ответа не было.
Старуха только кивнула, устремив взгляд вдаль.
Она глубоко вздохнула:
– Мать так меня и не простила. «Моя мать давно умерла и покоится в другом городе, / но со мной так еще и не покончила», – процитировала она собственное стихотворение. – Я и сама себя не простила.
– Увы, – произнес Арман.
