Стекольщик - страница 11

Наша ремстройконтора ремонтировала в основном жилые квартиры, а в конце ремонта наша малярная бригада красила и белила их. Таким образом, мне посчастливилось столкнуться и познакомиться с разными интересными и менее интересными людьми. Многих из них я сейчас не помню, но уверен, что каждый из них оставил существенный след в моей жизни. Два случая особенно запомнились мне на всю жизнь: один о коммунисте, а другой – об интеллигенте.

Работал я в облисполкоме на протяжении многих недель, каждый день с утра до вечера. Как начинающему и неопытному маляру, мне не доверяли белить комнаты, я белил подвалы. И тяжёлая работа, и света божьего не видать, но зато там была столовая. Всё вкусно и недорого, а меня не надо долго звать к столу есть.

Сходил я в эту столовую пару раз – и чувствую враждебные взгляды со стороны служащих облисполкома. Особенно выделялись три женщины в возрасте между тридцатью и сорока годами. Как они выглядели, я не помню. Не помню выражения их лиц, цвет волос или какое-нибудь отличие между тремя. Помню только, у всех троих были одинаково круглые аппетитные колени, зад, груди, лица – как три секс-куклы, только что сошедшие с конвейера. Как-то в коридоре я случайно увидел начальника облисполкома, окруженного дюжиной холуёв. Это был здоровый и хорошо откормленный кабан средних размеров. Не нужно быть психологом, чтобы видеть, что женщины типа моего враждебного трио были в его вкусе. В те годы я душу отдал бы дьяволу, чтобы занять его место минут на одиннадцать. Как всё изменилось за пятьдесят лет: дьявола нет, душу всё равно скоро отдам, да и одиннадцати минут наверняка не хватит.

На третий день эти три женщины вежливо попросили меня не появляться больше в столовой. Я тоже вежливо, может, с другой степенью вежливости, возразил и продолжал стоять в очереди. В ответ на мой отказ они ушли и через считанные минуты вернулись с завхозом, который и был заказчиком ремонта и курировал меня.

Завхоз облисполкома был невысокого роста, щуплый, с седыми волосами, с огромной лысиной на макушке и в круглых очках. У него были кривые и желтые зубы, а во рту почти всегда – прокушенная папироса. При встрече с ним сразу бросалось в глаза, что его левая рука ампутирована выше локтя, а на левой щеке шрам.

Женщины шептали ему что-то на ухо, и я мог слышать только отдельные слова: «сопляк», «одежда» и «грязные руки». В ответ завхоз сказал им громко и решительно:

– Этот молодой человек, советский человек, комсомолец, не приехал из Америки есть ваши переваренные голубцы. Он самый что ни на есть представитель рабочего класса, под диктатурой которого мы все находимся. Гегемония требует уважения!

Он подошел ко мне, положил руку на плечо и сказал:

– После обеда зайди ко мне в кабинет.

Давид Львович Бронштейн занимал кабинет на первом этаже. Я постучал и, не дожидаясь приглашения, открыл дверь.

Это был коммунист старой закалки. Фотографии на стене, бесспорно, демонстрировали, что он был офицер, фронтовик, имеющий многие военные награды.

– Заходи и закрой за собой дверь, – сказал он и продолжил после того, как я приблизился к его столу. – Слушай, Семён, ты почему не переодеваешься, когда идёшь в столовую?

– У меня нет другой одежды, – ответил я робко. – Но я снимаю фартук, в котором белю.

– А руки мыл перед едой?

– Мыл, но разве можно смыть эту известку, она мне в кожу въелась.