Исключение реальности и власть музы
Первые мазки краски легли на белый холст. Поток мыслей художника и теснящиеся в голове образы невидимо переходили на полотно, и Виктор как бы вылеплял их, кистью придавая видимую форму. Поразительные перемены происходят в человеке, занятом творчеством. Он становится не просто красив, а божественно прекрасен: налет суетливости и спесь исчезают.
В этот час Виктор не видел работу другого мастера – Природы! Она вдохновенно трудилась над небесным полотном. Край горизонта на юго-западе густо замазала белилами, выписывая нагромождения кучевых облаков, а затем широкой кистью принялась писать дождевые тучи, не жалея ультрамарина. Два художника будто соревновались друг с другом в мастерстве и фантазии.
Часы на башенке пробили два часа пополудни. Вокруг потемнело, стало тихо, пасмурно, птица метнулась к воде, и первый гром, ещё хрипло и невнятно, издали – из-за реки – погрозил: доберусь и до вас! И замолк, слушая обрывистую хрупь далёкого эха. Воздух посвежел, а следом порывистый ветер наполнил пространство тревожными приохами природы, слабым шумом. Синие тучи наползли с запада, притащив за собой лохмотья воздушно-водяной массы. Тени ложились на землю, растекались кляксами, смешиваясь с поникшей травой. Туча вошла в тучу, содрогаясь в муках, небо блеснуло зарницами, рассыпая изумруды и яхонты из небесного тайника.
Где-то сверкнула свинцовая молния, капнуло раз-два, и следом крупные капли дождя забарабанили по крыше, зашумели в листве и траве. Вспышка – и тут же оглушительный гром, почти над головой: ударили небесные литавры, покатились гружённые громами телеги… Хлынул ливень! Вода шумным потоком обрушилась из разверзнутых небес. Началась гроза!
Стихия в сумасшедшей пляске понеслась над миром под гул и раскаты грома, заполняя пространство слитным оглушающим рёвом и содроганьем. Бурей и воем! Бушующий ветер ломал ветви, клонил сосны, выворачивал слабые корявины, нещадно хлестал струями как плеткой. Частые молнии вылетали из громоносных чёрных туч, мгновенно расползались вокруг змеями, пугая всё живое. Невидимый громовержец в кого-то метил свой удар, и гневу его, казалось, не было конца. Будто гигантский бык с огненными рогами до неба терзал и вытаптывал землю… И страшно! и удивительно видеть человеческому глазу исполинскою мощь яростной стихии.
В гостиной за большим столом сидело почти всё лесное общество, кроме Виктора и Цицерона. Виктор был ещё в мастерской, а садовник – в своей сторожке; небольшой пятистенный сруб стоял шагах в пятидесяти, в глубине сада, слева от особняка. Там же была сложена ладная банька, рядом – сарай с курятником: дюжина кур и петух скрашивали однообразие жизни Цицерона. Начало обеда совпало с началом грозы. Трапезничали молча. Оживились все лишь к концу застолья, когда стихия стала усмиряться: гроза уходила на юго-восток, горизонт на западе просветлел, но дождь продолжался.
– Такой грозы я в жизни не видела. Небесный содом и гоморра. У меня сердце в пятки ушло, – испуганно произнесла Вероника.
– Зевс сегодня страшен в гневе, – ответил скульптор. – Мы как будто оказались посреди сражения.
– Звучал булат, картечь визжала… – восторженно продекламировал Генри.
– Ах! Это ужасно! У меня разболелась голова, – разохалась Анна.
– Как устояла крыша? Ветер рвал всё вокруг, – удивлялся Тартишев.
– Слава Богу! Гроза закончилась и молний нет, – с облегчением вздохнула Вероника.
