Та бежала к источнику, зачерпывала воду в миску и доставляла большухе с превеликим почтением. Вот и всё испытание. Но если бы было всё так просто как сказано, то молодухи бы не топились после этого, а такое порой случалось, хоть редко да метко. Притом топились до смерти.
Во-первых, сложность заключалась в том, что родник был не простой, а самый что не наесть «змеиный», особенный. Охраняла его старая белая гадюка. Не знаю сколько живёт обычная ползучая тварь, но эта похоже пережила уже не одно людское поколение.
Ни одну большуху видывала и ни одного человека на тот свет спровадила. По какому принципу гадина отбирала людей точно никому не было известно, но местные бабы верили, что худого ни за что не подпустит к священному роднику. Либо ещё на подходе пугнёт, либо укусит, когда тот пьёт, не подозревая беду.
Вторая особенность родника состояла в том, что хоть и был он с виду обычным источником, но не являлся таковым для Нахушинского бабняка и тем более для большухи, ведающей его секретами.
Дануха ту воду не пила, а производила с ней три очень странных на вид действия. Сначала она эту воду нюхала. Хотя та хоть занюхайся ничем ни пахла. Обычная, кристально чистая, родниковая.
Потом щупала её своими толстыми пальцами, растирая сырость между большим и указательным. Будто выискивая там попавшие песчинки или устраивая проверку на жирность со скользкостью. И в конце концов пробовала на вкус, но опять же не с миски пила, а облизывала всё те же мокрые пальцы.
После трёх простых, но непонятных ведьминых деяний, она выносила непререкаемый приговор, что бывал только двух видов. Первый и для всех желанный: тебя водица приняла в бабняк. После чего хватала молодуху, стоящую пред ней на коленях за косу и острой кремниевой пластиной без всякого зазрения совести, буквально отпиливала девичью красоту, укорачивая ей волосы по самые плечи.
Вот и всё. Нет больше косы девонька. Вставай с колен новоиспечённая баба и садись за стол вместе со всеми пропивать утраченную бесшабашную молодость.
Второй вариант приговора для любой молодухи был как серпом… ну, не знаю по какому месту девкам серпом надо пройтись, чтобы было побольней. Большуха говорила те слова ласково, беззлобно, как дитя малому. Иди-ка ты девка погуляй ещё годок, а на следующие Моргоски так и быть приноси свои подарочки. Глядишь и пригласим, коль не скурвимся.
Такое зачастую молодуха могла слышать и год и два и три, и детей не одного нарожать, а всё в бесправных невестах и молодухах хаживать, а бабьего права так и не получить. Хотя такое бывало крайне редко, чтобы родовой змеиный источник девку наотрез отказывался принимать. Вот по этой причине кой у кого нервишки и не выдерживали.
Именно поэтому молодухи все как одна, невестясь при баймаке, к этому роднику как на работу ходили чуть ли не каждый день. И кормили-то они его яствами, и поили-то они его кто во что горазд, а какие беседы сердешные там вели и сколько слёз солёных в нём утопили, вообще не счесть.
Тут сознание Данухи скакнуло вперёд, и она увидела себя уже в самый разгар застолья. По ощущениям была вдрызг пьяная, но странные дела творились. Чем больше пила горячительного, тем больше мёрзла от непонятного холода…
Очухалась она в первый раз плавая в реке кверху надувшемся пузом. Уткнувшись головой в прибрежный камыш, её тушка колыхалась на мелководье. Озноб колотил крупной нескончаемой дрожью. Последние зубы безжалостно добивали друг дружку. И тут в раскалывающейся от боли голове неожиданно мелькнула мысль: «Хорошо, что во мне говна много, а то б утопла к *
