Те, кто близко подходил к той заимке из любопытства или мимо шёл, непременно слышал со двора шум мечей и кряхтение ратного боя. У народа складывалось такое впечатление, что они там только и делают что дерутся между собой денно-нощно и никак друг дружку не зарежут до смерти.
Дед иногда перебирался через неглубокую речку и показывался в поселение. Торговался с мужиками, кое-что закупал на зиму. Притом всегда расплачивался иноземным золотом, поэтому все его с уважением приветствовали, заискивали и обхаживали, каждый норовя продать своё. А вот его пацана в селении почти не видели.
Девки поначалу бегали на берег просто смотреть, и то издали. Речка протекала небольшая, так себе, одно название. Пытались даже завести беседу с ним, когда рыжий подходил близко к воде черпая вёдра. В первое время Кайсай никогда с ними не разговаривал. Вообще звуков никаких не издавал и никак на гостей не реагировал. Девки оттого порешили, недолго совещаясь по этому поводу, что пацан к тому ж ещё и немой от рождения, о чём добросовестно донесли до всего поселения.
Но в один прекрасный день пацан, видимо не выдержав их издевательства неожиданно заговорил и притом так хамовато, нагло и заносчиво, даже местами до обидного непотребно, что девки его попытку наладить с ними диалог восприняли по-своему, и уже к вечеру того дня во всём поселении чихвостили этого чужеродного гада на чём свет стоит.
Со временем привыкли к его дурацким шуточкам и похабной сальности неотёсанного мужлана и стали огрызаться всем девичьим сборищем. Благо зубоскалов разделяла река, словно горная пропасть и никто не торопился её пересечь, чтобы наказать обидчика физическими аргументами.
Постепенно эти посиделки вошли в норму. Девки от скуки часто приходили к своему берегу и голосили, вызывая рыжего на языкастое состязанье, и он выходил. Всегда. Правда, только при одном условии: если девки приходили одни, без пацанов. При пацанах он никогда к ним не показывался.
Эх, знали бы тогда девоньки, что его дед к ним выгонял чуть ли не струганой палкой и всякий раз приговаривал: «Иди, чеши язык, непутёвое ты создание. Язык – это тоже оружие и иногда по острее меча будет. Глядишь, помянешь меня после, добрым словом». Кайсай психовал, ругался с дедом, но подчинялся. Надоели ему эти бестолковые дуры хуже горькой редьки в плесени…
На следующий день, после того как выпроводили дебоширов в касаки, Кайсай впервые средь бела дня появился в поселении. Да как! Верхом на боевом коне, увешанном золотыми бляшками, с изысканным седлом нездешней работы, с притороченной к нему короткой пикой и арканом конского волоса.
Сам, разодетый в кожаный панцирь и в ордынские штаны, сшитые в обтяжку, заправленные в короткие мягкие сапожки, где из голенища каждого торчал засапожный нож с выточенной резной рукоятью белой кости. Опоясанный золотым поясом с ладно пристроенным акинаком в кожаных ножнах, а с другой стороны, поблёскивал богато убранный кинжал, в красивом узорном окладе, явно творение иноземной работы.
В поводе вёл коня попроще, гружёного на седло мешками с привязанной поклажей, там же торчал лук странной конструкции и наглухо закрытый колчан. На голове колпак с длинным острым концом, свисающим на спину, где пряталась его рыжая коса.
Шёл он медленно, расслаблено, будто выставляя себя напоказ. Народ на него посмотреть со всех щелей выползал как на невидаль. Воина в полном боевом обвесе не многим приходилось видеть, да и сам по себе рыжий вырос писаным красавцем, было на что девкам глаз положить и повздыхать, покусывая губки.
