Степная рапсодия - страница 3

Франц Викентьевич любил этот день. С утра, в костюме и галстуке, он был на кладбище, на могилах жены и дочери. Придя домой, доставал семейный альбом и, бережно листая страницы, долго рассматривал дорогие ему пожелтевшие фотографии. И уже под вечер, выпив рюмку-другую, выносил из шкафа женские и детские платья, раскладывал их на диване и тихо с ними разговаривал.

Сегодня поговорить у него не получилось: за стенкой три пьяных голоса горланили песни про тяжелую шахтерскую судьбу. Франц Викентьевич долго терпел, затем решительно открыл входную дверь и остановился: прямо на ступеньках, прислонившись к перилам, закрыв глаза, сидела Рита.

– Совсем все плохо?

Франц Викентьевич похлопал девочку по спине. Рита открыла глаза.

– Ага…

– Пойдем, здесь спать нельзя.

– Куда? Я домой не пойду!

– Понимаю… Может, к Екатерине Романовне?

– Зашквар, я с ней поругалась.

Рита зевнула. Франц Викентьевич взял ее за руку.

– Давай ко мне.

Рита остановилась у стены, где висели фотографии в деревянных рамочках.

– Ух ты! Вы были летчиком?

– Нет, я обслуживал и ремонтировал самолеты. Раньше недалеко отсюда стояла воинская часть.

Рита подошла к дивану, взяла в руки платье.

– Это платье жены. Они с дочкой погибли здесь, давно…

Франц Викентьевич пошел на кухню, вернулся с полной тарелкой бутербродов, поставил ее на стол.

– Садись поешь.

Он протянул Рите бутерброд.

– Спасибо!

Рита села на стул, принялась за угощение, быстро проглатывая куски.

– Теперь… врубилась… почему… Фокке-Вульф!

Рита поперхнулась.

– Ой, извините…

Франц Викентьевич засмеялся.

– Не только поэтому. Я родом из Латвии.

Рита прекратила жевать.

– Уехать отсюда не думали?

Франц Викентьевич глубоко вздохнул.

– Не смог.

Он собрал платья с дивана, аккуратно сложил, убрал в шкаф.

Рита, доев бутерброд, посмотрела на тарелку.

– Бери, бери!

Франц Викентьевич пододвинул к ней тарелку. Рита выбрала бутерброд. Когда не осталось ни одного, Франц Викентьевич принес ей подушку и одеяло.

– Спокойной ночи!

Под утро он проснулся. Рита всхлипывала. Он зашел в комнату, одеяло было на полу. Рита, свернувшись калачиком, дрожала от холода. Франц Викентьевич поднял одеяло. Накрывая Риту, расправил складки, погладил ее по голове. Уснуть он больше не смог.

– Правильно люди говорят, яблоко от яблоньки…

Екатерина Романовна стояла у подъезда.

– Что такое?

Франц Викентьевич поставил сумку с продуктами на землю.

– Туда вон погляди!

Франц Викентьевич обернулся: на скамейке, опустив голову, курила Рита.

– Что стряслось?

Он забрал у Риты сигарету, затушил, бросил в урну. Она резко встала, но Франц Викентьевич поймал ее за руку.

– Дома расскажешь.

Франц Викентьевич поставил чайник на плиту. Рита вздохнула.

– Я у мамы была, в больнице. Ей операцию сделали.

– Удачно?

– Не знаю. Врач говорит, нормально.

– Ну и хорошо.

Франц Викентьевич налил ей чаю. Рита взяла чашку, отхлебнула глоток.

– Лекарства нужны! А этот… короче, отец запил с дружками, а карточка мамина у него.

Рита сжала кулаки.

– Так, не дергайся!

Франц Викентьевич погладил Риту по голове.

– Придумаем что-нибудь, у меня поживешь, пока мать не вернется.

Франц Викентьевич играл на аккордеоне редко и то только для себя, но сегодня у него был слушатель. Рита сидела, не шевелясь, завороженная его мелодией, и встала только тогда, когда он закончил.

– Я пойду…

– Да, да, уже поздно.

Франц Викентьевич ночью снова подошел к Рите. Она спала. Одеяло было на месте, но он все равно долго поправлял его и еще дольше не уходил из комнаты.